Три повести
Авторы: Владимир Германович Лидин
Жанры: Советская классическая проза, О войне
Циклы: не входит в цикл
Формат: Полный
Всего в книге 220 страниц. Год издания книги - 1967.
В книгу вошли три известные повести советского писателя Владимира Лидина, посвященные борьбе советского народа за свое будущее.
Действие повести «Великий или Тихий» происходит в пору первой пятилетки, когда на Дальнем Востоке шла тяжелая, порой мучительная перестройка и молодым, свежим силам противостояла косность, неумение работать, а иногда и прямое сопротивление враждебных сил.
Повесть «Большая река» посвящена проблеме поисков водоисточников в районе вечной мерзлоты. От решения этой проблемы в свое время зависела пропускная способность Великого Сибирского пути и обороноспособность Дальнего Востока. Судьба нанайского народа, который спасла от вымирания Октябрьская революция, мужественные характеры нанайцев, упорный труд советских изыскателей — все это составляет содержание повести «Большая река».
В повести «Изгнание» — о борьбе советского народа против фашистских захватчиков — автор рассказывает о мужестве украинских шахтеров, уходивших в партизанские отряды, о подпольной работе в Харькове, прослеживает судьбы главных героев с первых дней войны до победы над врагом.
Читать онлайн Три повести
ВЕЛИКИЙ ИЛИ ТИХИЙ
I
Родник спадал по камням. Олени пришли на рассвете и оставили острые частые следы своих ног. На сопке лежал туман. Деревья были обглоданы, земля вытоптана оленями. Всадники спускались с горы. Лошади фыркали, свежесть приморского утра щекотала им ноздри. В корневищах упавших деревьев свивали гнезда птицы. Фазан вылетел из высокой травы. Всадник вскинул ружье. Журчал родник, говорливо строча по камням.
— Опоздал, Исай, — сказал спутник.
Его скупые губы удлинила улыбка. Егерь сдвинул назад ружье. Он был горбонос, тонок в кости, забайкалец.
— Вам, Ян Яныч, смешки. А по осени чтобы на фазанов не выйти, лучше на Дальнем Востоке не жить.
Его охотничьи глаза смотрели вслед улетевшей птице. Конь поставил уши и ступил осторожно в родник. Лошадь спутника захотела пить. Он отпустил поводья. Подрагивая кожей от щекотавшей воды, она зашевелила губами. Вода родника была холодна и пахла травами. Пока лошадь пила, всадник перегнулся с седла, чтобы разглядеть следы зверя.
— А ведь приходил барсук, — сказал он озабоченно. — Барсучий след.
Егерь тоже вгляделся.
— Енот, — сказал он. — В прошлом году из питомника штук сорок по льду перешло. Здесь и живут на свободе.
Они продолжили путь. С морды лошади стекала вода. Мокрые удила сберегали острый вкус родника. День, как всегда в Приморье, начинался с тумана. Туман сползал с сопок. Появлялось небо, оно было фаянсовой синевы, высокое небо приморской осени. За увалом шумел прибой. Море огибало полуостров заливами. Ползучие растения, дикий виноград и лианы переплетались в субтропическом изобильном цветенье. Густо стояли ржавые заросли папоротника. Всадники двигались рядом. Один — тяжелый, латыш, с красновато-ожженными скулами, с медлительной речью. Другой — поджарый, по-охотничьи сросшийся с лошадью. Лошадь под Паукстом, директором совхоза, была широкая, как бы приспособленная для его тяжелой фигуры. Под егерем была забайкальская низкорослая лошадка, привыкшая к крутизне и бездорожью.
Олени с рассветом ушли на западную сторону сопок, в тень. Горячая осень сменила летние дожди и туманы. Высоко на склоне едва были видны рыжие точки огибавших хребет оленей. Срезка пантов в домашней части питомника началась уже неделю назад. Полуостров был заповедником. За оцинкованной сеткой вольера жили в парке и размножались пятнистые олени — полуторатысячное стадо питомника. Это были последние уцелевшие потомки некогда вольных табунов. Десятилетиями равнодушно и хищно уничтожалось их племя. Десятилетиями на пути вольных пастбищ возникали западни, волчьи ямы, преграждавшие путь: ибо носили олени дорогую корону красноватых пантов.
Падь становилась теснее. Лимонник, маньчжурский орех, кустарниковая береза — все накрепко было заплетено лиановыми ползучими, змееподобными ростками. Пахло прелью, свежестью родника и диким букетом приморской тайги. Каждую осень, в пору, когда созревали панты, в питомнике начиналась пантовка — отстрел оленей. Изо дня в день — два месяца кряду — бродил егерь по сопкам. В бинокль видны были самцы во всей их зрелой осанке, со спелыми тугими пантами, едва начинавшими свое раздвоение. Надо было отбирать и бить пулей насмерть: раненый олень мог уйти и погибнуть в чаще. За осень егерь почернел и осунулся. Винчестер торчал за его спиной. Опять родник, сделав петлю, бежал по каменистому ложу. Черная змея пила воду. Она изогнулась, метнула несколько раз язычком и исчезла. Справа за камышами синела лагуна. Легкое ослепительно-белое облако плыло над ней. На лагуне была тишина; осенний птичий перелет еще не начался. Из-за куста, просовывая мордочку, с любопытством выглядывал бурундук, окрашенный в пеструю желтизну осенней листвы.
— Снять его, что ли? — сказал егерь и прицелился.
Бурундук продолжал выглядывать. Выстрел ударил в сопку. Сопка возвратила эхо. Лошадь спутника затанцевала на месте. Паукст рванул удила.
— Зря патроны расходуешь, — сказал он равнодушно.
Они подъехали ближе. Бурундук исчез. Егерь соскочил с коня и пошарил в кустах.
— Ушел, — подивился он. — Ушел подыхать в нору. А то стоит, вроде как самурай… да еще высматривает. — Он снова перекинул в седло свое поджарое тело. — Мы вот так-то самурая в двадцатом году с постов снимали, — добавил он, — с сопки его видать… ползешь, пока он весь на мушку не встанет.
Лошади громыхнули камнями и снова перешли родничок.
— Я вас, Ян Яныч, еще вот о чем давно хочу спросить. — Егерь придержал своего иноходца. — Ну, мы, забайкальские, — здешние люди. А вас как сюда затянуло?
— Мое место там, где я нужен. Здесь я нужен. На Дальнем Востоке все надо перестраивать заново. Многие смотрят как на окраину — погляжу и назад… так не годится. Богатый край и притом — наша первая линия… дальше океан.
Смуглое лицо егеря потеплело.
— Этому краю, Ян Яныч, цены нет, — сказал он воодушевленно. — Дикость, конечно, большая, а зато богатства какие… что́ море, что́ горы. Приходи и бери. Нет, меня в Забайкалье обратно не сдвинешь. Здесь партизанил, здесь и останусь. Дикости и старинки еще, конечно, хватает. А край ждет человека… ждет!
Они обогнули восточную оконечность полуострова и теперь возвращались. Острые следы оленей, свежий помет чаще встречались в тенистых местах, на протоптанных оленьих тропах. Облака ползли вниз. Сопки обнажались в зеленоватых подпалинах обглоданных пастбищ. Бухта внизу наливалась глубинной синевой.
