It was smth strange between us
But not Love…
©
Кажется, давным-давно мне снился сон о том, как люди, следовавшие неизвестно куда и неизвестно по какому маршруту, совершенно нелепо были застигнуты непогодой на середине моря. Неопределенность же их судьбы заключалась в том, что, убегая от очевидной обыденности, они попали в еще большую безвыходную ситуацию… шторм.
Я проснулся рано, сиреневый океан еще не успел окраситься яркими, но холодными цветами осеннего солнца. Только чайки, разбуженные порывистым штормовым ветром, безумно носились над самой толщей воды. Я потянулся, в щели моего одеяла проникал холод, он вплетался в уютное тепло прогретого за ночь гнездышка подобно изворотливому змею. Я натянул одеяло повыше, поежился и уставился в проемы для света на деревянных ставнях. Сегодня определенно надвигается шторм.
Ветер раскачивает подвесной фонарь на крыльце и проверяет на прочность створки ставен нашего ветхого домика. Наверное, надо укрепить двери и окна, да и крышу неплохо бы подлатать, а то на чердаке после дождей вечно лужи. Собирай потом мокриц по всему дому. Здесь сыро, в первое время я даже опасался подхватить туберкулез, но я много чего опасаюсь, и мало что из этого перечня сбывается. Друзья вечно надо мной подшучивают за избыточную мнительность. Хотя, какие друзья? У меня их нет, так… знакомые. Сейчас вообще никого не осталось, точнее, это меня больше нет. Одним зимним днем я бросил все: дом, родителей, работу, мечты стать писателем, знакомых, Москву — и рванул сюда, на скалистый голый полуостров, где даже чайки гнушаются вить свои гнезда.
Он мертв, безжизнен и выглядит смертельно уставшим.
Здесь невозможно согреться, даже летом по утрам приходится кутаться в теплый плед и варить обжигающий кофе. Почва полуострова не способна плодородить, только гладкий булыжник, омытый некогда суровыми водами иссиня-черного океана, сумел найти себе пристанище. Земля забирает тепло своих обитателей, словно стараясь насытить вечную жажду и продлить себе век. Поэтому на побережье людей мало, особенно с нашей стороны, где из-за клыкообразного забора из рифов невозможно рыбачить. Наверное, именно поэтому я остался здесь. Мне нечего дать этой земле, мое сердце холодно, как и океан, омывающий ее изголодавшееся по теплу тело, именно из-за этого я научился сосуществовать с миром вокруг. Миром мертвецов, главный из которых — я.
На первом этаже послышался скрип старых половиц, я вздрогнул. Должно быть, Йохан уже проснулся, неудобно, видимо, ютиться на диване под пледом, да и холодно. Я нахмурил брови и покрутил головой в поисках часов. Они стояли на комоде боком ко мне, так, что циферблата было не разглядеть. Это я вчера так «удачно» метнул рубашку. Выругался: вылезать на холод не очень-то хотелось.
Послышался ожидаемый скрип ступенек, а мне захотелось притвориться спящим, но я не смог. Не умею изображать и прикидываться, а еще не умею ладить с людьми, улыбаться, шутить, строить отношения и не устраивать скандалов по пустякам. Вот такой я, насквозь отравленный своим же ядом и уничтожающий каждого, кто подойдет ко мне ближе, чем на метр. В переносном смысле, конечно. Но мой характер — мое извечное проклятие.
— Не спишь, Вик? — Йохан приоткрыл дверь и просунул голову. В комнату ворвался всепоглощающий запах кофе. Я с наслаждением принюхался, но ничего не ответил.
— Ладно, давай не будем ссориться? — примирительно протянул он, входя и садясь на край кровати. — Прекрати. Я за ноутом сижу только утром и вечером, всего по два часа. Но это работа, океанология требует много усилий… я просто обязан обсуждать открытия с профессором.
— Угу, — буркнул я, стараясь не смотреть на заспанное лицо Йохана с красными полосами от пледа во всю щеку. Сейчас он выглядит действительно, как ребенок.
— Ну не начинай снова, — Йохан принялся пеленать мои ноги в кокон из одеяла. Я грубо отбился, ударив пяткой по заботливой руке. Из-за этого одеяло сползло, открывая холоду оголенную ногу. Я поморщился не в силах скрыть накативший озноб. Йохан улыбнулся, отогнул одеяло еще сильнее, подставляя мое незащищенное тело ледяным иглам воздуха с одной только целью — заставить желать его тепла. Я задрожал, а Йохан, довольный достижением цели, бережно лег на меня, плотно заслоняя от всего мира.
Тепло. Ласковые прикосновения его рук, пляшущих по всему моему телу, невольные касания чувственных мест, мгновенно отзывающихся на движение пальцев, воспаленная томящим жаром кожа. Йохан знал, — его тепло для меня наркотик, и поэтому всегда щедро снабжал меня им.
— Теперь малышу хорошо, — прошептал он мне на ухо.
— Не называй, я тебя старше, сильно старше, — прошептал я, слабо возражая. Тогда напор ласк Йохана стал более требовательным, заставляя меня изнывать от желания получить еще большую дозу.
— Ты весь горишь, Вик, — говорил Йохан в поцелуй. Сильное тело истинного скандинава не оставляет мне шансов для борьбы, распластывая под собой, словно жертву. Он сжимает мои плечи, и рельеф на его руках проступает с новой силой, он целует мою шею, ключицы, а я вдыхаю аромат пшеничных волос, всегда кажущийся мне таким домашним и уютным. Кажется, я полюбил Йохана именно за это. Мы встретились случайно на скалистом берегу заброшенного пляжа. Йохана занесло сюда ветрами перемен и поисками новых океанических видов. Он собирал ракушки, а я прогуливался по берегу и просто не смог устоять перед искушением глубоких, синих, как северные воды, глаз. Я совратил его.
