Филиппины, март 2004 года
Детский шепот в темноте:
— Ш-ш… не плачь. А то Кано услышит. Как тебя зовут?
— Перла.
— Сколько тебе лет?
— Одиннадцать.
— Я Майя. Мне восемь. Ты из Давао?
— Да.
— Я тоже. А где мы?
— В Анджелес-Сити.
— Почему мы скованы цепями? Мы в тюрьме? Почему этот Кано всех бьет? Что со мной будет?
— Тебя продадут.
— Продадут?
— Продадут мужчине.
— А зачем?
— Он будет заниматься с тобой сексом.
— Я же маленькая девочка. Я не могу. Нет, я убегу. Давай вместе убежим, Перла. Домой, в Давао.
Перла снова заплакала.
— Не плачь. А то Кано придет. Он сделает тебе больно — побьет колючей палкой.
— У меня ноги мокрые. Кровь течет.
— Не плачь, Перла. Я буду твоей подругой. Я расскажу тебе историю про Микки-Мауса.
Когда Майя замолчала, закончив рассказ, Перла была уже мертва.
Филиппины
Детектив Джонни Мэнн сидел в крытой части бара «Бум-Бум» на пляже острова Боракай. Пятеро местных парней смотрели бокс по маленькому телевизору, тогда как Мэнн и еще трое туристов расположились на стульях у стойки, пялились в свои стаканы и ждали, пока алкоголь подействует.
Бар «Бум-Бум» занимал не больше пятнадцати квадратных футов. С хлипкой крышей из пальмовых листьев и полом из выловленных в море досок, он напоминал вынесенный на берег обломок корабля, найденный бродягой-энтузиастом и пущенный в дело. Название свое бар получил благодаря еженощному развлекательному репертуару: юноши с дредами по очереди садились за барабан на маленькой сцене, вкопанной в песок, и, закрыв глаза и повернувшись спиной к морю, выбивали зажигательные ритмы.
Интерьер выдержан в карибском стиле: барабаны, кальяны, постеры с Бобом Марли. В дополнение к барным стульям имелась старая ротанговая кушетка, давно потерявшая часть спинки, но сохранившая несколько потрепанных подушек и стоявшая прямо при входе, где кончался бар и начинался пляж.
Мэнн крепко держал стакан, перекатывая в ладонях и наслаждаясь холодом запотевшего стекла. Капли воды медленно стекали по его пальцам и падали на циновку на полу бара. Он проверил телефон — еще одно сообщение. Потер лицо ладонями, стряхнул пот со лба.
Мэнну было тридцать пять лет, но выглядел он старше. Его когда-то красивое лицо — в его жилах текла китайская и английская кровь — под ударами судьбы стало жестким и суровым. На левой щеке виднелся небольшой шрам в форме полумесяца, светлый на фоне загорелой кожи. Этот шрам постоянно напоминал, что не следует доверять друзьям детства. Его большие глаза кофейного цвета видели больше скорби, чем положено вынести одному человеку, а в сердце своем он носил боль от когда-то совершенной ошибки.
В баре «Бум-Бум» вентилятора не было, его обычно охлаждал лишь легкий бриз, но сегодня — ни дуновения. В удушающей жаре одежда прилипла к телу Мэнна. На нем были выцветшие мешковатые джинсы и старая серферская футболка, его любимая. Он купил ее пятнадцать лет назад во время первого визита на Филиппины, где он в полной мере познал наслаждение, которое доставляет лежание на песке, мелком как мука, и плавание в прозрачной воде бирюзового цвета. Тогда футболка висела на нем, теперь же она облепляла его, четко обрисовывая контуры его взрослой мужской фигуры.
Мэнн оглянулся на остальных троих, сидевших с ним у стойки, и, сдержав печальную улыбку, подумал, как вышло, что судьба свела их всех в одно и то же время, в одном и том же месте и с одинаковым ощущением неудачи.
Телефон снова завибрировал. Мэнн знал, кто звонил. Энджи было отлично известно, где сейчас Мэнн: в баре, пьет водку и размышляет о Вселенной, — и с этим лучше побыстрее покончить. Мэнн сможет не обращать внимания на звонки. Он приехал на Боракай, чтобы поваляться на белых песчаных пляжах и отвлечься от дел. Так он обычно поступал, переживая стресс или приступы тоски. Это место давало простор его мыслям, позволяло подремонтироваться и перегруппироваться, но на этот раз все было иначе. Убежать от прошлого Мэнн не мог. Не важно, сколько раз он прокручивал все в голове, результат оставался один — собраться не удавалось, а от того, что он это сознавал, ничего не менялось.
Мэнн отвел темные непослушные волосы назад с уставших от солнца глаз и жестом дал понять официанту, что готов для следующей порции выпивки. Он смотрел, как молодой бармен с зализанными назад волосами, явно рассчитывающий на встречу с охотниками за талантами или агентами от киноиндустрии, смешивает за стойкой пять напитков одновременно. Другой молодой парень, тощий и костлявый, мыл в углу стаканы. Пока бармен жонглировал бутылками, с крыши ему на спину свалился таракан и вцепился в рубашку.
— Как делишки, братец?
Мэнн почувствовал руку на плече. Это был Йойо, хозяин — толстый пятидесятилетний коротышка-филиппинец в блестящей розовой рубашке с логотипом «Бар „Бум-Бум“», вышитым на спине. Темные, африканского типа волосы свисали до плеч.
— Отлично, Йойо. Я вижу, народу навалом.
Мэнн обвел жестом пляж перед баром, куда были вынесены и врыты в прохладный песок столики, на которых стояли свечи. Большая часть столиков была занята.
— Да, дела идут неплохо, браток. У нас сегодня по-настоящему классный певец. — Голос у Йойо был высоким и проникновенным, каждое слово он разбивал на отдельные слоги, и каждый слог сначала взлетал вверх, потом опускался вниз, затем взмывал снова вверх в конце слова. Его акцент заставлял вспомнить манеру говорить пакистанцев и жителей Ямайки. Йойо показал на сцену, где к барабанщику присоединился еще один смуглый парень с волосами, собранными в хвост. Он с подвыванием затянул песню Боба Марли.
