В нашем первом классе много ребят — тридцать пять человек, а учительница одна. И знаете она у нас какая? Необыкновенная.
Один раз я бежал по лестнице, упал и коленку ударил. Она подошла и говорит:
— Ай-я-я-яй! Больно? А ты потри коленку, она и перестанет болеть.
Я потёр, она и правда перестала болеть. Во!
А с Колей Зайцевым как получилось? Учительница вызывает его к доске урок отвечать и вдруг говорит:
— Ты когда в следующий раз опять будешь пуговицу пришивать, чёрную пуговицу пришивай чёрными нитками, а белую — белыми.
Мы все так удивились, ведь Коля же ей не говорил, что он сам пришивал пуговицу, а она посмотрела и сразу узнала. Как она догадалась?
Глаза у неё такие — прямо насквозь всего тебя видят. Захочешь соврать, что у тебя вчера вечером живот болел, потому и уроки не выучил, а ни за что не соврёшь. Всю правду скажешь.
Я люблю свою учительницу, и все ребята её любят. На уроках тихо-тихо сидят.
А звать нашу учительницу Маргарита Игоревна. Правда, красиво как! Я не сразу запомнил, как её звать, зато теперь ни-ког-да не забуду.
Мой лучший друг — Коля Зайцев из нашего класса. Он очень умный. И всё-всё на свете знает. Я всегда с ним советуюсь. Он очень хороший, а ребята зовут его Очкарик. Это потому, что Коля ходит в очках. Он не обижается, что его так зовут. А мне за него обидно. Разве он виноват, что доктор ему велел очки носить? А если бы у него нога болела и он с костылём ходил, его что, Костыликом бы звали? А если горло? Горликом? Так бы и кричали: «Горлик, Горлик, иди сюда!»
Это когда у людей фамилий не было, тогда другое дело, тогда, наверное, так и звали:
— Эй, Горлик, Очкарик, Костылик!
Потому что крикнешь «Коля», прибегут сразу два Коли или даже три. А теперь же фамилии есть, зачем же прозвища? У Коли фамилия Зайцев, так чего ж его Очкариком звать?
Наверное, кто фамилии запомнить не может, тот по прозвищу и зовёт. А если такого человека беспамятным назвать: «Эй, ты, Беспамятный, иди скорей сюда!» Небось не понравится.
Я сегодня дежурным был. Дежурный должен в классе форточки открыть, с доски стереть, подмести. И за это ему отметку ставят. Мне Маргарита Игоревна за дежурство двойку поставила. Она думает, я нарочно в классе не подмёл, а я не нарочно, это всё из-за Кругликовой получилось.
Кругликова в нашем классе учится. Она на меня злится, что я «Незнайку» не ей дал, а Коле. Теперь она мне мстит.
Я с доски стёр, форточку открыл проветрить, стал подметать, а она взяла и мусор из парты — бумажки порванные, очистки карандашные — всё на пол и выбросила. Я ей говорю:
— Сама набросала, сама подмети.
А она говорит:
— Ты дежурный, ты и подметай.
Я говорю:
— Хоть я и дежурный, но ты нарочно это сделала, и я за тебя убирать не буду.
Она говорит:
— Не уберёшь — тебе же двойку за дежурство поставят.
Я везде подмёл, а её мусор не подмёл, и Маргарита Игоревна мне за это двойку поставила. Вы думаете, я заплакал? Нет, просто мне очень обидно было.
Маргарита Игоревна справедливая. Если б она знала, что всё это из-за Кругликовой… Она меня спросила:
— Почему мусор не подмёл? Может быть, это кто-нибудь нарочно насорил?
А я ничего не сказал, плечами пожал. А что я мог сказать? Я даже ей в глаза не смотрел, чтоб она не догадалась. Я же не ябеда.
Мы в школе слушали музыку. Учительница поставила пластинку, а мы сели и стали слушать. Музыка была очень красивая, нежная такая. Потом, когда пластинка кончилась, учительница спросила, понравилась ли нам музыка и что она кому напомнила, на что она похожа.
Одна девочка сказала, что это похоже на бал во дворце.
Саша Крылов сказал, что музыка ему напомнила про море.
А я сказал, что меня от музыки как будто ветерком обдувает.
И учительница сказала:
— Молодец, Андрей, правильно понял. Эта музыка называется «Весна», композитора Грига. А весной начинают бежать ручейки, дует ветерок…
И я говорю:
— Да, такой прохладный ветерок, прямо за ворот бежит.
Но тут встала Кругликова и сказала:
— Он потому про ветерок сказал, что у него сзади форточка открытая.
И все стали смеяться.
А я ведь правда ветерок от музыки чувствовал, а совсем не от форточки. Честное октябрятское!
Маргарита Игоревна сказала на уроке рисования, чтоб мы рисовали кто что хочет.
Я вытащил свою коробку с двенадцатью цветными карандашами (то есть там одиннадцать карандашей, потому что красный затерялся), подумал и стал рисовать улицу.
Я нарисовал дома с окнами и трубами, деревья зелёные, ребят…
А когда кончил, посмотрел на свой рисунок, и что-то мне не понравилось. Взял я пририсовал дым из трубы — не то. В небе стаю птиц — всё равно не то.
Показал я рисунок Коле. Посмотрел он и говорит:
— Чего-то здесь не хватает.
Я его спрашиваю:
— А чего, по-твоему, не хватает?
Коля думал-думал, смотрел-смотрел:
— Какое-то всё не настоящее. Как чужая планета. Только почему — не пойму.
Он стал дальше рисовать свой ракетоплан со звездой, а я взял у него красный карандаш и нарисовал в окне красные цветы, а одной девочке — красный шарик.
Показал опять Коле. Он посмотрел и обрадовался:
— Во! Теперь да! Настоящая живая улица!
И как он это сказал, я сразу всё понял. Понял, в чём дело было. Понял, почему всё было не настоящее. Это потому, что не было красного цвета. А без красного цвета разве можно живое рисовать? Конечно, нельзя. Потому что без красного цвета ничего живого не бывает. Что хотите возьмите, хоть серого кролика: у него и то красные уголки в глазах, а уши на солнце красным светятся. Я видел.