Глава первая. А ты кто такой?
Это было пять лет тому назад. Я тогда ещё в школу не ходил. Осенью как раз должен был пойти первый раз в первый класс. Жили мы тогда в городе… Впрочем, лучше не называть города, почему — вы потом поймёте.
На горе, чуть в стороне от города, находились (да и сейчас там находятся) раскопки древнего греческого поселения. На этих раскопках мы часто с ребятами играли — там здорово: с горы вид на море, корабли все видать. А раскопки — бегаешь среди них и словно ты на другой какой планете или в другом царстве-государстве. Такое здесь всё странное, необычное. И ещё там у нас приманка — древние монеты. Редко, конечно, но всё-таки иногда их ещё находят. Я сам как-то выменял у одного пацана на кубинское песо одну такую монету. Правда, она была вся исковерканная и на ней не поймёшь что: не то колесница, не то профиль царя какого. Но всё равно — древняя монета.
Один раз пошли мы туда с Костей погулять. Идём, а навстречу нам Костина бабушка. «Ты куда это, а? Марш молоко пить!» Костя обещал, как выпьет молоко, сразу прибежать ко мне.
Пришёл я на раскопки и стал Костю поджидать. Заглянул от нечего делать в один котлован — и вдруг увидел там в углу монетку. Дня два назад дождь был, вот её и вымыло из земли.
Я поглядел-поглядел — глубоко, Костю бы подождать. «Да вдруг, — думаю, — ещё кто из ребят монетку увидит? Докажи тогда, что она твоя». И как сигану туда!
Земля подо мной качнулась и ухнула вниз. Шахта там какая, может, в древности была…
Я летел и ничего не соображал. Потом меня здорово тряхнуло и полёт мой прекратился. Застрял.
Я поднял голову и увидел вместо неба кусочек неба, маленький, как ладонь. Крикнул, а голоса моего почти не слышно, будто под одеялом кричу. Конечно, я испугался, но головы всё-таки не потерял. Решил попробовать стену: крепкая ли она или мягкая, можно ли по ней вскарабкаться наверх. Но только я тронулся с места, как — раз! — провалился куда-то.
Очнулся в полной темноте. Голова гудит, ничего не помню. Потом стал приходить в себя и увидел, что я в каком-то большом помещении. Вроде пещеры. А высоко-высоко вверху, в черноте, тоненькое, как дырочка от иголки, что-то серое… Понял я тут, что это серое — моё родное, совсем теперь далёкое от меня небушко. Я заплакал.
Сижу, плачу — и вдруг чувствую, что по ноге у меня что-то ползёт. Как стукну я по тому, что ползло, как скину с ноги! Как крикну! А оно тоже как крикнет:
— Ты чего дерёшься?!
Человечий голос! Человечий, только тоненький-тоненький.
— Кто здесь? — спрашиваю. А сам обрадовался!
— Это я, тёмик, — отвечает. — А ты кто? Человек, что ли?
— Конечно, человек, — отвечаю, — кто же ещё?
А мне в ответ:
— Я догадался, что человек, но так близко я никогда ещё человека не видел.
Я всмотрелся туда, откуда голос, а там тоже чело… человечек. Маленький. Вот если нашу кошку, Касю-Каселину, поставить на задние лапы, точь-в-точь такого же роста будет.
— Откуда ты взялся? — спрашиваю.
— Ниоткуда не взялся, а здесь живу.
— Разве под землёй люди живут? Под землёй только червяки живут. Ну ещё кроты.
— Почему только кроты и червяки? Главное — мы здесь живём, тёмики. Не люди, а тёмики. Понятно? Ну и, конечно, червяки, кроты… У вас же на земле живут и люди, и всякие там… куры, лошади. У нас хорошо, сам увидишь. Вставай, идём, я тебе всё-всё покажу!
— Я ничего не хочу смотреть! Я здесь сидеть буду! Я домой хочу, к маме!
— К маме? А что такое «мама»?
— Ты… ты не знаешь, что такое «мама»? Мама — это… мама.
— Объяснил, — засмеялся тёмик. — Какой у тебя номер?
— Номер чего? Дома?
— Какого дома? Твой. Личный. Мой номер, например, сто двенадцатый тоннельный. А твой?
— А у меня нет никакого номера.
— А как же тогда тебя зовут?
— Меня зовут Тима. Тима Шанаев. У нас нет номеров, у нас, у людей, имена: Кирилка, Федя, Микола, Сергей…
— Понятно, что ничего не понятно, — сказал тёмик. — Плохо это. А вот у нас просто: у каждого свой номер. А ещё название цепочки: тоннельный, водяной, наблюдательный.
— У вас номера — у нас имена, — сказал я. Мне не хотелось с ним спорить. — Только давай я тебя Тёмой буду звать, а то у тебя номер длинный, забуду.
— Давай. Я буду как будто человек. А ты давай как будто тёмик: номер один, человечий.
— Нет, лучше Тима. Я привык быть Тимой.
— Ну и что получится: ты Тима, я Тёма? Ерунда какая-то! Запутаешься!
— Тогда зови меня по фамилии — Шанаев, — сказал я.
— Ну, пусть Шанаев, — согласился Тёма.
— А как мне выбраться отсюда? — спросил я. Спросил, а у самого дух замер: вдруг скажет, что это невозможно.
— А зачем тебе выбираться? Оставайся здесь. Я тебя везде с собой буду водить, всему тебя научу. Будешь у меня… ну, как это у вас называется, кто вместе с кем-нибудь ходит…
— Друг?
— Может, и друг. На четырёх ногах и с хвостом.
— Собака, что ли? — ахнул я. — Ты хочешь, чтоб я у тебя собакой был?
— Ага, собакой.
— Да ты что говоришь? Ты соображаешь, что говоришь? Человек всегда думать должен, прежде чем говорить. А ты… не человек ты.
— Конечно, не человек, — гордо сказал Тёма. — Я тёмик. Не беспокойся, дай срок — ты тоже тёмиком станешь.
— Не хочу я стать никаким тёмиком! Я хочу туда, где люди! У вас солнца нет, разве это жизнь? — закричал я.