ГЛАВА 1
Джон Клемент Самнер
Джон уже не спал, но и не вполне проснулся. Мысли его бродили где-то между сном и явью. Будто он на реке. Лодка лениво скользит вдоль берега, мимо водоворотов, ему хорошо, и не важно — спит он или уже перешагнул в наступивший день. Что-то в этом дне его тревожило. Словно тень какая-то нависла. Не хотел он об этом думать. И вдруг все изменилось. Сонные мысли рассеялись. Разбежались, как вспугнутые кошки на заднем дворе. Ему это сравнение понравилось — «как вспугнутые кошки». Обязательно вставит его в одно из школьных сочинений.
Теперь он уже точно проснулся, но продолжал лежать, уткнувшись лицом в подушку и все еще не решив, пора открывать глаза или поваляться еще с сомкнутыми веками.
Он часто пробовал смотреть сквозь сомкнутые веки, но удавалось это лишь иногда — при очень ярком свете. Тогда ему открывался раскаленный докрасна, светящийся, бесформенный мир. И, как в капле воды под микроскопом, в нем было множество таинственных крошечных существ. Словно сам он внутри солнца и нет ни верха, ни низа, нельзя пойти ни направо, ни налево, ни вглубь, ни наружу.
Однажды в саду он очень долго барахтался в этом раскаленном докрасна мире (может — пять, может — десять минут), стараясь вырваться из него ощупью, пока мама не закричала из дома: «Джон Самнер! Что ты там вытворяешь? Ты же будешь весь в синяках и ссадинах».
Но этим утром мир не казался горячим и красным. Он был черным, словно его заперли в ящик, наполненный странными и непонятными звуками. Джон сосредоточился на этих звуках. Расслышать их как следует он не мог, потому что одно ухо все еще утопало в подушке. А открывать глаза пока не хотелось: посмотрев, можно испортить всю игру, особенно сейчас, когда еще не ясно, какой она будет. Надо дать себе время, чтобы план созрел. Иногда игра получалась, а иногда нет.
Он осторожно повернулся на спину (дурацкая кровать, как всегда, заскрипела) и изо всех сил прижал ладони к матрасу. Напрягся всем телом — это помогает расслышать невидимый мир. К тому же это идеальное положение, чтобы прыжком выскочить из постели. А когда Джон Клемент Самнер выпрыгивает из постели, то делает это с легкостью газели.
«Да ты мировой парень! — говорили ребята. — Ты все можешь!» Даже подпрыгивать в воздух из положения на спине. Напрячь все силы, изогнуться — и вверх. Но сейчас не время для гимнастики, хотя очень скоро что-то должно произойти. Джон это чувствовал. Напряжение нарастало. Все в нем стягивалось в тугой узел. И была уверенность, что вот-вот появится потрясающая идея.
Мало-помалу стали различаться отдельные звуки. Он еще сильнее зажмурился. Многие так слушают музыку. За окном на разные голоса пищали насекомые и щебетали птицы: попугаи, скворцы и сороки. Устроили немыслимый гам. Особенно разошлись попугаи — пронзительно кричали и щелкали клювами, как старухи, перебирающие спицами. Где-то неподалеку кололи дрова. Это, конечно, Сисси[1] Парслоу — только у них сохранилась старомодная кухонная печка. Просто доисторическая. Парслоу тратили деньги на новые автомашины, и на печку не оставалось. Где-то заливались собаки. Одна, две, три. Это дурацкие карликовые терьеры Перси Маллена. Глупые собачонки, как игрушечные. Слышались еще какие-то царапающие звуки. Может — люди, может — животные. На ветер не похоже.
Если особенно не прислушиваться, все вокруг кажется спокойным и мирным. Но стоит напрячься, и все наполнится разными звуками. Очень странными звуками, очень необычными. Он даже сам боялся, что воображение может унести его слишком далеко. Мама постоянно причитала: «Доконаешь ты меня своим воображением, Джон Клемент Самнер».
Джон поежился, сел и почти против воли открыл глаза. Было такое чувство, что игра кончилась, что сегодняшний день не для игры — он настоящий, и над ним нависла какая-то тень.
За окном ярко светило солнце, а шторы выглядели как-то странно. Они вздувались, словно за ними кто-то стоял. Внимание, Джон Клемент, никого там нет. Конечно, нет. Но шторы двигались в тех местах, где полагалось быть коленям и локтям, словно тот, кто за ними стоял, устало переминался с ноги на ногу.
Зрачки у Джона сузились, он занервничал и быстро перевел взгляд на шкаф. Дверца приоткрыта, а ей полагалось быть плотно затворенной. На ночь ее всегда закрывали. Никогда он не спал с распахнутой дверцей шкафа.
Воображение это или в самом деле? Он уже не был уверен.
Да не мог он оставить шкаф открытым!
А может, в комнате вор? Может, в самом деле кто-то прячется за шторами у стены? Чудеса! Может, он вспугнул вора, когда перевернулся на спину и уперся руками в матрас? Может, движение за шторами означало не усталость, а поспешность, с какой там спрятался вор?
По спине у него пробежали мурашки. В голове совершенная пустота. Он не мог вспомнить, как все началось, сам он все придумал или нет. Просто жуть, что мысли могут вот так исчезнуть, прямо как вода из раковины. В мозгу проносились какие-то обрывки, и он не мог их никак связать, чтобы оправдать присутствие вора в комнате. Что ему могло понадобиться? Модель яхты? Его работа о сырах? Десятитомная энциклопедия? Все на своих местах. Никто ни к чему не прикасался.