Эпизод из «Царствия»
— Сейчас поеду в ООН и буду врать, как террорист на допросе, — сказал Змей. — Граду и миру. И хватит с нас. Потом никаких интервью.
Он расстегнул пояс, снял рубашку и подставил под льющуюся воду голову и плечи. Русые волосы намокли и повисли в струях, словно водоросли. Мутная бронза. Джек отвёл глаза, чтобы не пялиться на загорелую кожу, на тело — воплощение античных статуй, богов, героев — афинян, спартанцев, римлян… Шрамы почти не уродовали Президента. Почти. Красота Змея поражала Джека каждый раз, насмерть, и шрамы не ослабляли, а лишь усиливали эффект. Под этой израненной кожей, в янтарной крови жило божество, тёк Свет. Джек его чувствовал — желал — знал.
И всё горе утешится, голод насытится, жажда будет напоена — лишь спроси…
Джек жаждал, голодал — и не просил. Он стал смотреть в зеркала, но отблеск Света мерцал и там. Змей скомкал свою рубашку, намочил под краном и обтёрся ею, как полотенцем, хотя полотенце висело рядом. И не одно. Старый ковбой всегда ковбой. Стоя в проёме двери, Джек чувствовал запах пота — обыкновенный аромат тела, смешанный с чем-то ещё — воспоминанием или болью. Высокие облака — вольные земли — озёра, ясные, словно глаза богов — просторы прерий — слоистая мгла океанов… Атлантика. Простор. Свобода.
Кровь — и — Свет…
Он стряхнул наваждение. На шее шефа пульсировала жилка. Четыреста, а то и больше — кто его знает? — лет, а сердце Змея всё ещё билось. По-человечески — тук, тук… Джек проглотил злорадную гордость. За это они нам завидуют, весь евразийский седой пантеон, все эти команды, структуры, полки живых мертвецов. За наше горячее сердце, свободу людей, стремление к высоте. Твои цветные знамёна давно посерели от зависти, Старый Свет.
— Это бы нам допрашивать их, — и Джек прицелился в стену. А просто так. Беретта чудесно вливалась в ладонь.
— Чего там. Я не прочь поврать. Надо же их успокоить. Бедняги думают, я их вот-вот сожру.
И Змей улыбнулся — белейший, острый оскал.
— А это должна быть ложь? — спросил Джек.
— Ложь, истина. Сражаться нам придётся, знать бы ещё точно, с кем… И это не только месть. Если империя не расширяется, она гибнет. Хиреет. Гниёт.
— У нас не хватит людей, — сказал Джек.
Он имел в виду белых. Белых людей. Прежде всего англосаксов, которые составляли стержень Царствия Змея. Потомки чёрных рабов тоже оказались вполне себе хороши как артисты, чиновники и солдаты. Неплохи были и северные индейцы — но остальные… Старые… если, конечно, и в это верить… старые подданные Кецалькоатля, инки, ацтеки и майя и Бог их знает какие ещё племена были не то искалечены ядом Врага, не то вообще никогда не годились для нынешних крупномасштабных, глобальных целей. От мысли об этих целях Джеку становилось муторно, как будто пол проваливался под ногами — зачем этот поединок, кровопролитие, оккупация Юга, расовые законы, изничтожение веры, война??? не оттого ль и поединок, что война? неужто нельзя было хоть попытаться сосуществовать в мире?..
— Я слышу твои сомнения, Джек.
— Сэр…
— Тсс… — Змей приложил к губам палец. — Твоя голова, душа, твоё право, о человек свободной страны.
— Сэр, я сомневаюсь, но я никогда…
— Я не сомневаюсь. Ты будешь верен всегда. — Оскал стал мягче, но глаза не улыбались. — Давай крест.
Наконец — избавленье от этой штуки… Джек вытащил золотую цацку из кармана и бросил её через комнату. В руке остался тёплый, тяжкий след. Джек подул на ладонь. Змей поймал крест за цепь, поднёс к лицу и какой-то миг не то смотрел на трофей, не то нюхал, а потом решительно надел его себе на шею. Толстый золотой квадрат лёг ровно на старый ожог на груди, чуть пониже ключиц. Джек даже бровью не повёл. Это был один из тех шрамов Президента, что не вызывали его сострадания. Змей знал, что ожог будет, он уже обжёг руку, схватившись за этот крест после штурма Санто-Доминго в Лиме — и всё же решил продемонстрировать свой триумф, тогда и сейчас. Он страдал за гордыню.
— А знаешь, не жжёт, — задумчиво сказал Змей. — Что бы там ни было, оно ушло.
— Так может, снять? Они увидят, что ушло, так какой смысл…?
— Напомнить надо, кто они, а кто я — что я сделал. Они увидят и ожог, об этом я позабочусь. Они его уже видели. Джек, пора.
Они вышли в гостиную. Змей открыл стенной шкаф, протянул руку к ближайшей рубашке, но передумал.
— Вот что. Тащи сюда этих арабов, что ты поймал. Они здесь?
— Да — здесь — как ты приказал — только…
— Давай, тащи. Обоих. Побыстрей.
— Так точно, сэр.
* * *
Арабы были в наручниках, с завязанными глазами, но Джек не опускал оружие ни в коридорах, ни в лифте. Прислуга отеля — миловидные смуглые кубинки — приостанавливала работу и принималась беззастенчиво глазеть на террористов под конвоем. Джек шёл себе и в ус не дул. Третий этаж был пуст, как он и приказал, и арабы каким-то чутьём ощутили неладное. Один из них попытался ткнуться в стену, не то притворяясь, не то и правда валясь от страха, и Джек приласкал его затылок дулом беретты. Коснулся так, чуть-чуть. Араб выровнялся. До номера они дошли без происшествий. Джек без разговоров втолкнул одного террориста в гостиную, к Змею, закрыл дверь и прислонился к ней спиной.