Владимир Михайлович Померанцев
(1907-1971)
ОБОРОТЕНЬ
Рассказ
Есть много разных способов казней. Но я не слышал о том виде расправы, с которым столкнулся в 1930 году в Сохатовке. Здесь клали вора на спину оленя, крепко привязывали и отпускали зверя в тайгу. Избавляясь от докучливой ноши, олень катался с ней по земле, бил ее о суки, рвал о деревья...
- Кто вязал? - спрашивал я мужиков.
- Все вязали,- отвечали они.
- Кто придумал?
Они молчали, не зная ответа.
- Разве такое придумаешь,- нашелся наконец человек, который решил объяснить мне нелепость вопроса.- Это закон у нас. Мы по закону...
Положение мое было нелегким. Приехав в эту оторванную от мира деревню расследовать дело о самосудах, я должен был вместо изучения фактов заняться изучением нравов. А нравы оказались такими диковинными, что самосудом здесь посчитали бы привлечение к ответу за самосуд.
Вязали действительно многие. Но мне довелось приглядеться к одному из убийц - самому виноватому и самому несчастному в этой необыкновенной деревне. И встреча стала для нас роковой...
ДУХОВНЫЙ ПАСТЫРЬ
Моим наставником здесь был председатель сельсовета Миша Онуфриев. Меня сразу привлекли в нем смышленые живые глаза и веселое молодое лицо.
Наш первый разговор был такой.
- Даже и не знаю, куда вас на квартиру поставить,- почесал он затылок,- в каждом доме есть девки...
- Что же из этого? - не понял я такого препятствия.
- Ну, всяко бывает... Лишнее скажете, лишний раз взглянете, в сенях ущипнете... А за это завяжут в крапиву. Не посмотрят на то, что начальник.
Я хлопал глазами.
Он объяснил мне, что, по местным обычаям, парня, который лезет к девчонке без намерений венчаться, сажают нагишом в набитый крапивой мешок и оставляют так на целые сутки.
- Оберегаются от пришлых любителей. Тут ведь всякие забредали, бывало... Приискатели, старатели, беглые... Из властей никто никогда не бывал, а каторжники пробираться умели... Ну и уставили деды обычай... До сих пор держится.
- Какая дикость! - сказал я.
- Ужас! - подтвердил председатель.- Я когда приехал сюда в двадцать седьмом, думал - не выживу.
- Жуткая боль? - спросил я деловито.
- Не говорите! Перенести невозможно. Помешаться легко.
- Ну и что с вами было потом?
- Потом не раздумывал... Сразу женился.
- На местной?
- А я тоже ведь местный. Но меня отсюда один заезжий большевик увозил. Я у него в Качуге жил. Там в школе учился. А потом вот вернуться пришлось.
- Почему же пришлось?
- История вышла... Я хотел в университет подаваться, об Иркутске мечтал, а меня из последнего класса турнули. С волчьим билетом...
- Это за что же?
- За дурь,- чистосердечно признался он.- Я, понимаете, директора со второго этажа обмочил.
- Д-да,- не нашелся я ничего больше сказать.- И за что же вы его так? Что он вам сделал?
- Ничего он не сделал. Просто с ребятами спорили.. Хватит духу или не хватит.
- Значит, хватило?
- Угу, - грустно подтвердил он свой печальный успех.
- И возвратились к отцу?
- Нет, отец у меня в гражданской погиб, Каппель убил его. Это у Колчака генерал был такой. Когда Колчака раскрошили, он с отрядом подался в леса. А отец пошел драться против него. Отец здесь единственный красный Другие наши деревенские не воевали, потому что им нельзя убивать... Большевик меня потому и забрал к себе, что отец считался погибшим за новую власть. И председателем меня назначили тоже из-за отца. Впрочем, здесь только председатель и числится, а Совета у нас не имеется . Налогов не платим, хлеб не вывозим... И ничего с нами поделать не могут, потому что к нам трудно добраться.
- Значит, обязанностей у вас нет никаких?
- Почти, можно сказать, никаких. Пробовал объяснять про советскую власть, но людям это неинтересно... Им все равно, чья власть, раз не божья... И Киренск с меня тоже никакого дела не требует. Я послал раз при случае сведения о смертях и рождениях, но их, наверное, выбросили. Ведь мы там ни в каких бумагах не числимся, и им про нас не обязательно знать...
- Значит, и жалованья вы не получаете?
- Конечно, не получаю.
- А на что вы живете? Свое хозяйство у вас?
- Какое там хозяйство,- пренебрежительно мотнул он головой.- Всей живности - поросенок и трое ребят.
- Как?
Он засмеялся.
- Да вот так.. Тоска тут. Только и остается, что делать детей. Не гадал и не думал, что в двадцать два года у меня их будет три штуки.
- Трудно, наверное, без хозяйства кормиться?
- Вообще-то конечно. Но с хозяйством надо возиться, а я не люблю. Я в школе в комитете учащихся был, драматическим кружком заправлял... Пьески мы ставили, плакаты писали. Вот это мне нравилось.
- Почему же вы тут ничем не займетесь?
- Тут? - Он презрительно хмыкнул. - Тут ищите-переворачивайте - нигде печатного ничего не найдете. Какие там пьески! Только и есть что евангелие с требником. При царе Горохе печатанные. Труха, а не книга. Прямо под Пальцами вся рассыпается. И смешно, и злость забирает. Но пришлось ее по должности вызубрить.
- Что значит по должности?
- А я ведь по совместительству попом тут работаю.
- Что-о? - изумился я.
- Ну да,- засмеялся он.- Честное слово. Заставили мужики и знать ничего не хотят. "Ты,- сказали,- ученый, ну и служи". Наговорили мне старики разные молитвы по памяти, я записал и орудую... Не видели тут в лесу часовенку маленькую? Я ей заведующий...
