Заслон

ПРОЛОГ

Серебряной стрелой, пущенной из тугого лука Тукурингры, мчится полноводная Зея и с размаха врезается в темный и ленивый плес Амура. Удар так силен, что Амур, дрогнув, резко отклоняется к югу и долго течет потом в чуждых ему берегах, не поддаваясь очарованию дерзкой незнакомки и не спеша смешать столь различные воды. А мятежная Зея, достигнув цели, становится вся доверчивость и нежность, смирение и покорность, пока ее ледяные, постепенно бронзовеющие струи не растворятся в его могуществе и тепле.

С незапамятных времен селились по берегам Зеи и ее притоков простые бесхитростные племена, занимавшиеся хлебопашеством, охотой и рыбной ловлей.

Куда ушли эти люди? Ни камня, ни ямки не осталось в устье Селемджи от богатого и щедрого города Молдокита. Молчаливо хранят свою тайну заросшие травой и полусравнявшиеся с землей рвы и валы Чигиринского городища, на краю солнечной долины, врезанной в раму двух могучих рек и цепи невысоких белых гор.

По Зее (Джи) спускались на Шилькар (Амур) кочи Василия Пояркова. Ставил в ее устье городок Ерофей Павлович Хабаров. Спустя два века сплыли вниз по Амуру пятьдесят забайкальских казаков под командованием сотника Травина и поставили Усть-Зейский пост. Двадцать шесть из них отдали богу душу в первую же зимовку от бескормицы и цинги. По весне прибыл в новый пост генерал-губернатор Восточной Сибири граф Муравьев, выбранным казаками местом остался недоволен. Отъезжая, переименовал пост в Усть-Зейскую станицу, наказав рубить дома на три версты ниже, на месте своей бывшей ставки. И начался на Амуре «великий сплав» пионеров и первооткрывателей его несметных богатств. А когда вдоль зеленой релки вытянулись цепочкой первые бревенчатые строения, переименовали станицу в Благовещенскую, и вскоре повысилась она рангом — стала городом Благовещенском.

Года за два до этого, в далекой от здешних мест Таврии, красивые и гордые люди, внешним обликом напоминавшие древних эллинов, отказавшись поклоняться «деревянному богу», побросали в огонь иконы, перестали ходить в церкви, пить вино, есть свинину и соблюдать посты. Дело о вероотступниках дошло до Священного Синода. Новая вера получила наименование «молоканской ереси», а ее последователи за свое вольнодумство были приговорены к высылке в малонаселенные края. Старики, бывало, потом шутили, что «ехали, мол, сначала на волах, потом на верблюдах, а там уж добирались на комарах».

В сопроводительной грамоте значилось: «…и поселить тех сектантов на десять верст выше устья Зеи, вдали от прочих людей». Оставив забайкальцев на левом берегу Амура, чиновник приказал выходцам из Таврии строиться на правом берегу Зеи.

Казалось, на том и закончилась месть «деревянного бога». Земли молокане получили много. Зеленым бархатом стлались между рекой и сопками бескрайние заливные луга. Назвав будущую деревню Астрахановкой, тавричане, не теряя времени, начали ставить мазанки и дома.

А забайкальские казаки жить в новом городе отказались сами, поднялись верст на восемь вверх по Амуру и положили начало хутору, названному ими Верхне-Благовещенским.

Новый же город рос себе да рос. К началу двадцатого столетия были в нем церкви и школы и был первый поэт, казачий офицер Леонид Волков, посвятивший Благовещенску песню, которую пели все, от мала до велика, не слишком вдумываясь в значение слов:

В городе селились штрафные солдаты, сектанты и старообрядцы, административно-ссыльные — до дна испившие чашу горечи Сахалина и Кары, уволенные в запас нижние чины и офицеры, искалеченные защитники Порт-Артура. «Грех по дороге бег да к нам забег», — шутят эти люди, но от города, ставшего для них второй родиной, они ждут не только пристанища, а и счастья.

Но немало оседало здесь и накипи, темного элемента, вошедшего в историю города под выразительным наименованием «амурских волков».

Металась на полунощных улицах благовещенская леди Макбет — Юдиха и творила леденящие кровь дела: гибли целые семьи. Золотая горячка туманила головы, вкладывала в руки отточенный нож, «фомку» и отмычки, выводила на темную дорогу — веселись, душа, ищи свой фарт! Что ни утро — находили по городу убитых и ограбленных.

Но не тугая мошна и не «амурские волки» определяли лицо города. В девятьсот пятом году бастовала в Благовещенске почтово-телеграфная контора. Первый казачий съезд требовал упразднения казачьего сословия. Только все осталось по-старому, если не считать, что шестьдесят участников забастовки и делегатов съезда предстали перед судом и одни из них были приговорены «к лишению всех прав и бессрочной ссылке», а другие пошли на каторгу. Первые, еще бескровные жертвы…

Военный генерал-губернатор Путята, подытоживая происходившие в Благовещенске революционные события, в конце 1905 года пишет:

«Годами накопилось много лиц, принадлежащих к интеллигентным слоям общества, сумевших создать себе некоторое обеспеченное положение, благодаря легкости устроиться не только на частной службе в банках, конторах, на приисках, в пароходных обществах, но и на правительственной службе в других, кроме министерства внутренних дел, ведомствах. Такие лица не прекращали связи с революционными организациями России, причем Томск и Иркутск служили связующими пунктами».