Через сердце

Над лесом вставали привидения.

Одно за другим возникали они из-под земли, огромно вытягивались и судорожно крючили руки над зелеными вершинами. Потом, уронив на грудь голову, медленно таяли в мареве июльского полдня. Только желто-грязноватый мазок еще оставался некоторое время на небе.

И новые, и новые вздымались над лесом и погибали в корчах белосаванные дьяволы. Работала тяжелая артиллерия.

В небе замерли круглые облачка, недвижные в безветрии. Тусклая муть застилала дали.

Лежа на земле, Мариша следил за черными мурашиками, суетливо бегавшими туда-сюда по веткам орешника. И, раздвинув кусты, снова припадал к биноклю.

Вниз от опушки лежало пустынное поле. Только два старых раскидистых дуба стояли посередине его, синея глубокой тенью на блеклой траве. Меж ними, над далеким лесистым холмом, все так же вытягивались белые саваны.

Мариша повел биноклем вправо. Там, на лысоватом взгорье, упорно вставали и опадали взлохмаченные кусты разрывов. И были видны извилисто пробежавшие вверх, в красноватый, выжженный солнцем подлесок, нити, напоминавшие реденькую разорванную паутину. То были окопы противника.

Только что звонили на батарею из штаба, что первая и вторая линии оставлены немцами.

— Ну, теперь, слава богу, дело пойдет, — широко перекрестился чернобородый капитан Сараджев, командир батареи. — Мы поработали на славу. Разведка доносит, что и кофей оставили недопитым, хо-хо! Вот выкурить их с этой горки — и вся высота будет за нами.

Он расстегнул гимнастерку и ожесточенно поскреб белую бабью грудь, сбрасывая с пальцев катышки липкой грязи.

— Эх, в баньку бы теперь! — сладостно зажмурился капитан. И, сразу приняв озабоченный вид, сказал сутулому поручику с биноклем на груди: — Я привалюсь соснуть на полчасика, а вы тово… гвоздите и гвоздите по левому участку, пока видимость хорошая. Не давайте ему отдышаться.

Проходя мимо взявшего руки по швам Мариши, капитан слепо глянул на него красными, широко разинутыми глазами. Видимо, не узнал. Улегся под кустом на подостланной палатке, по-детски подтянул коленки и тут же захрапел.

— Ого-онь! — запел учительский тенорок поручика.

Номера поспешно спрыгнули в окопчик.

За деревьями метнули желтым огнем шестидюймовки. В воздухе рвануло. Раз-два-три — очередь.

Беловатый реденький дымок, цепляясь за кусты, пополз меж деревьями.

В отдалении басовито ударила двенадцатидюймовка.

Канонада усиливалась.

Уже второй день громила артиллерия позиции немцев. Гудел небесный шатер, раздираемый летящими в высоте снарядами, и земля сотрясалась от раскатистого гула орудийной переклички.

Мариша не спал вторую ночь. Он впервые наблюдал эту грозную картину артиллерийской дуэли, всю ночь озарявшей багровыми сполохами его бессонные скитания от заставы к батарее и обратно.

И теперь, к полудню, не хватало в сухом лесном зное дыхания, отяжелела голова, кровь стучала в виски и в глазах часто всплывали круглые темные пятна. Казалось Марише — он заболел непонятной болезнью, от нее нудно дрожит внутри какая-то перепонка; и раздражающе неестественным, как в сказке, представляется все кругом: и странно затихший лес, и бесцветное солнце, и недвижимые, декоративные облачка в небе. Самый воздух, казалось ему, иссушал ноздри тонкой сладковатой отравой, чем-то вроде тараканьего порошка.

Мариша усиленно втягивал заглохшим черным ртом воздух, и темнота волнами накатывала ему в глаза.

«Надо полежать в тени, — подумал он, — я сейчас упаду».

Он перешел заброшенную лесную дорогу, густо запруженную артиллерийскими передками, двуколками с провиантом, санитарными парусиновыми фурами. Погромыхивая на корневищах, вся эта железная каша медленно подвигалась вперед, в тени огромных сосен. Возницы хмуро причмокивали на лошадей. Пробившийся сквозь высокие кроны солнечный луч выхватывал из сумрака то лоснящийся рыжий круп лошади, то выгоревшую спину ездового, то зайчиком пробегал по зелено-полосатой покрышке зарядного ящика.

Мариша вышел на затоптанную полянку подле ручья. В траве валялись обрывки окровавленного бинта, консервные банки, измятая бумага. Здесь стоял удушливо-теплый йодоформный запах, — недавно, видимо, снялся отсюда походный лазарет.

Зажав нос, Мариша перебежал полянку и спустился к ручью, просвечивавшему до дна красной медью лесной спокойной воды.

В тихой заводи чуть вздрагивали отражения высоких сосновых вершин. Стайка рыбешек собиралась на пригретой солнцем песчаной отмели и бросалась врассыпную каждый раз, когда прокатывался по лесу глубокий подземный гул от удара двенадцатидюймовки.

Мариша склонился над водой, чтобы смочить волосы, и облегченно почувствовал хлынувшую из носа кровь. Он черпал в горсть воду и с наслаждением погружал в нее жаркие ноздри.

«Вот я и пролил кровь за отечество», — нехитро пошутил над собой Мариша, роняя в воду тугие рубиновые капли.

Осторожное покашливанье донеслось до его слуха. Мариша настороженно вскинул голову.

По ту сторону ручья сидел разутый солдат. Он тупо смотрел в воду, перебирая пальцами ног.

— Ты чего тут? — окликнул Мариша.

Солдат вяло посмотрел на него запавшими глазами.