ПОМОЩНИК ПРИСЯЖНОГО ПОВЕРЕННОГО УЛЬЯНОВ
Профессор X. пригласил меня в кабинет и из глубины большого кожаного кресла принялся расспрашивать - сначала о теме, которую я выбрал для дипломной работы, потом о материалах, «о подмостках к сочинению».
- Материалы? О, их больше, чем надо!
- Их нет вовсе, - возразил X., устало прикрывая веки.
- Tabula rasa [1], мой друг. Чистая доска. - Он снял с полки томик в мягкой обложке. - Тринадцатая страница, помнится… Да. Читайте вот…
В руках профессора была «моя» книжка - десятый выпуск «Красной летописи», тот самый, в котором я «открыл» удивительнейшую тему своего диплома: «Ленин-адвокат».
- Вам это знакомо? - X. разомкнул веки. - И вот эти слова? - Он нацелился взглядом в страничку и прочел вслух: - Ленин был приписан помощником к знаменитому тогда присяжному поверенному Волькенштейну, однако адвокатской практикой не занимался и даже не думал о ней…
- Но ведь заметка так и называется: «Ленин-адвокат». Если материалы позволяют написать заметку, значит, можно…
- Ничего другого нельзя. Заметка в «Красной летописи» - это всего лишь штришок: самарский адвокат Ульянов прибывает в Петербург. Обозначение темы, если хотите, потенция… Простите за примитив: чтобы возвести железный мост, потребно железо. У вас есть оно? Ну хотя бы одна ленинская защита, одно дело, которое он вел в Самаре или Петербурге? Что, что? Эпистолярий и мемуары? Тогда позвольте спросить вас, мой юный собрат, чьи это письма и чьи мемуары вы намечаете пустить в ход? Луначарского? Лалаянца? Не хотел бы огорчать вас, но это железо для другого моста. Ни Луначарский, ни Лалаянц не видели Ленина за адвокатским столиком…
Правда была на стороне профессора. Но ведь бегут и от правды… Я поднялся.
- Я хотел бы попробовать, профессор.
- Вас не убеждают мои доводы?
В хорошо поставленном голосе - нотки превосходства и, пожалуй, раздражения. Обидно! Профессор не видит, не хочет видеть ни меня в моем увлечении, ни той длинной дороги, которую это увлечение прошло. Уже год как с кропотливым усердием я переписываю в памятную тетрадь куски из воспоминаний о. Ленине-ораторе, копируя красной тушью - непременно красной - гравюры, рисунки и даже автографы Владимира Ильича - «дипломка», конечно же, будет с иллюстрациями… Нет подлинных дел? Ни Луначарский, ни Лалаянц, никто другой не видел Ленина за адвокатским столиком? Но такое ли уж это несчастье, если я вижу его сам? Полемические речи Ленина, его письма, письма к нему, публикации в «Красной летописи» и «Красном архиве», декреты, решения, директивы, им написанные, гравюры, холсты, эскизы, фотографии, воспоминания друзей-единомышленников.
Нет, решение неколебимо… И как-то сам собой - предерзкий ответ в лицо:
- Вы не помогаете… делу, профессор…
- Какому? Детской игре в серьезное?
- Как хотите, но писать я буду только об этом!…
А вечером в своем студенческом дневнике, который я пышно нарек «Водопадом дней», записал красными чернилами: «Год 1928. Май 16. Сегодня их премногознаюшая светлость соизволила прихлопнуть то, чем я жил. Но я не закрываю за собой дверь, профессор. Я еще вернусь!» И вернулся… через тридцать шесть лет.
1
6 апреля 1964 года я получил доставленные из хранилища в читальный зал Центрального партархива две великан-папки, два картонных «чемодана» с делами, которые в 1892 - 1893 годах вел Ленин в Самарском окружном суде.
Клад!
Но к чувству праздничной взволнованности, которое тотчас прихлынуло и теснит меня, прибилась смутная горчинка сомнения: «То или не то?» «То» - значит, в папках подлинные дела царского присутствия, клад в натуре, «не то» - фотокопии дел, продукция фотографов, а не «дьяков».
Торопливо развязываю тесемки «чемодана».
То!
Посередине белого тонкого листа тяжкой гирей - казенный вензель с ятью «Дело»2. Под вензелем - буковки-таракашки:
«Самарского окружного суда по 1-му столу уголовного отделения о лишенном прав отставном рядовом Василии Петрове Красноселове, обвиняемом в краже».
Еще ниже:
«Началось сентября 15 дня 1892 года».
По верхнему срезу листа:
«№ 272 по настольному 1892 года Самарского уезда».
То!
Открыта первая страница - «Подготовительные к суду распоряжения», и уже на ней, на бумажке № 1, - имя Ульянова: три лихих неразборчивых завитка графитным карандашом - обозначение адвокатского «титула», и малюсенькая справка: «Ульянову о защите сообщено 25 февраля за № 1125».
Адвокат Ульянов.
Листаю лист за листом, и от сознания, что это те самые листы и то дело, которое семьдесят два года назад читал Ленин, приходит чувство счастливой растерянности, почти оторопи - он это штудировал, а вот тут подчеркнул, - чувство новое, сильное, похожее на то, что волновало поэта в зимних шушенских Саянах, когда из-под пера его ложилось на бумагу: