Яблоки на асфальте

Творческие открытия происходят в жизни постоянно не только где-то далеко, а совсем рядом: в квартире, во дворе дома, по пути на работу. Словом, там, где живёт-поживает автор. Если только обладает зорким взглядом и не гасит отклик своего сердца на происходящее.

Этим редким качеством прежде всего обладает книга Элеоноры Долгилевич, куда входят короткие рассказы, зарисовки, раздумья о жизни обыкновенной труженицы, которая, как и тысячи волгоградок, «срывается» рано утром на работу: «Успеть на маршрутку, пока девятирублёвую. Почти бег, и без изящества, по беспокойному, неровному тротуарчику. Жизнь впопыхах и без деталей…»

А вот как раз ярких, жизненных «деталей» здесь хватает. Даже в издательстве, где она вычитывает, редактируя, листы будущей «книжной продукции». «Текст. Правка… А где шея? Сзади ее хондроз душит. Повернусь — голова отпадёт. Терпение и труд меня перетёрли. Труд до самой смерти, чтобы осиливать обманитизации и прочие отхватизации с вечным животным страхом выкидыша на улицу… Ого, как сказанулось! Я мыслю…» Вот так — мгновенный переход из окружающей действительности в глубину своего настроения. Причем даже с лёгкой улыбкой.

И ещё одно для меня открытие в сборнике: разумное и трепетное отношение к «братьям нашим меньшим». «…Под самой стрехой сарая лепилась тёмная корзиночка, похожая на две соединённые землистые бабушкины ладони. Сверху между большим и указательным пальцами дырочка, куда к ласточкам залетала птичка с белой грудкой и букашкой в клюве, а бабушкины ладони будто обнимали птичек». Не правда ли — удивительные строки?

Образных, неожиданных находок, конкретных привязок к городу на Волге, заволжской природе в книге немало. Вот о любимом озерке в районе отдохновения волгоградцев на Тумаке: «Подплываю к раскидистой, нагнувшейся берёзе. Она низко опускает ко мне тонкие пальчики-ветки… Из-под одной что-то отделяется-отплывает в мою сторону. Ближе. Возле меня. Это желтеющий листочек скорлупкой-лодочкой, а в нём стрекоза-дюймовочка блестит голубизной на солнце, — ну прямо-таки брошка природы!»

Элеонора Долгилевич показывает жизнь «на равных» в этом мире с домашними животными, ласточками, голубями, воробышками. Считает их членами своей семьи в трудных для них обстоятельствах. Не могу не привести такие строки: «Возвращаюсь к своей малышне и голубям. Зима засыпала снегом всё поживное и зернистое. Сыплю. Толкутся возле меня, едят. „Да, холод не тётка“.

— Не бойтесь зимы — за нею весна. Еще немного, ребята. Скоро март.

Вдруг за спиной голос:

— Спасибо, дочка, что так любишь нашу родину!

„Кому это?“ — недоумённо оглядываюсь. Мужчина, не старый. Улыбнулся мигом и пошёл восвояси…

Да-а… стою и не знаю, что подумать про его такие слова…»

Думается, это и есть любовь к Родине уже с большой, а не со строчной буковки. Любовь тихая, незаметная. К родной земле, дому, семье…

И спасибо пусть скажет ещё читатель, когда прочтёт прозу этого автора.

После работы спешить незачем. Пятница.

Как обещали синоптики — дождь. Густой, долгий ещё не холодный. Зонт по-джентльменски раскрылился над головой. Настырный осенний ветер, намокнув, утихомирился, до поры где-то схоронившись. Небо отяжелело от плотных туч и мрачновато-загадочно нависает над улицами. Дождь, такой желанный после затяжной суши, освежает, пахнет мокрой жухлой листвой, волнует, заставляет дышать глубже, мягко отпускает тугие тиски накопившегося за неделю напряжения. Шумит. Свободно, независимо, как хочется ему. И мне…

Побродить. Чтоб не киснуть.

В переулке убойная рвань асфальта скрывает своё убожество в огромных лужах. Сосредоточенно утопающие в них легковушки издают вдали характерный рокочущий звук. Приближаясь, они натужно фырчат, сизо воняя и захлёбываясь, брезгливо отплёвывают грязную воду далеко в стороны. Зазеваешься — попадёшь под их холодный хамский душ.

Заворачиваю в тихий проулочек. Мелкий, почти невидимый дождик успокаивающе шуршит над зонтом. Навстречу по ровной дорожке трусит бомжик-дворняга. Он охотно подобрал кинутый мною кусок булки. Потоптались, посмотрели друг на друга, он — с надеждой, я — с сожалением.

— У меня больше нет ничего. Не веришь? — показываю левую ладонь. Поверил, согласно опустил голову, благодарно вильнув хвостом, поскитался дальше. Долго смотрю ему вслед. «Куда он и зачем? Загадка…» Правая рука застыла в петле от зонта, уже ненужного, и он, сложив механические крылья, повис летучей мышью, слившись с чёрной сумкой. Без зонта как-то легче и вольней.

Отдохнув во время дождя, прыткий гуляка-ветерок приласкал мои волосы, плечи и взялся женихаться с радужными листьями, но, не найдя взаимности, начал, как гусляр, играть лозинками веток. А там, за старым, похилившимся штакетником, среди полураздетых тополей, стыдливо покраснев, склонилась одинокая рябина. Вечер бережно прикрывает её и покорно тянется за густеющими сумерками.

В них ещё виднеются дома. Окна… Много окон. Кто в них? И как?..

Пустынно. Сыро и свежо. Неужели стылая осень заметёт своим холодным листопадом едва теплившиеся надежды?.. Говорят, счастье покидает скоро, а добрая надежда — никогда. Где ты, надежда?.. Как там?.. Кажется, так: