«Таблетка» «скорой» вгрызалась треснутыми фарами в новогоднюю ночь, то прыгая на ухабах, то зарываясь колёсами в подтаявший грунт и выбрасывая из-под колёс комья размокшей грязи, будто кот, старающийся побыстрее закопать нагаженное. Разбуженные рёвом ели злобно отвечали машине хлёсткими пощёчинами по лобовому стеклу, отчего водитель Горемычный морщился, будто от боли: за 30 лет стажа он вошёл с ней в симбиоз — они кряхтели и трещали одинаково.
«Я не должен быть здесь…» — думал Сливко, уныло пересчитывая косые стрелки дождя, появляющиеся на стекле. Сейчас он, выпускник меда с красным дипломом, шлялся бы по разноцветному Крещатику в компании друзей и чего-нибудь алкогольного, разлитого по бумажным стаканчикам и мимикрирующего под колу. Но, ежели у тебя в родне или папкиных знакомцах не водится «Одного Человека», который бы позвонил «Кое-кому», не видать тебе Киева. Будь ты хоть на всю голову Хаус, хоть весь из себя Склифосовский — поедешь с чемоданом конспектов в далёкое село под Винницей, дабы спасать местное население от самих себя. И встречать Новый год не на широком пространстве Майдана, шумно вдыхая носом свежесть праздника и постоянных перемен. А внутри ржавого корыта, ползущего по вызову на дальний хутор, давясь угаром чадящей автопечки…
— Очаровательная чаща, не правда ли? — Николай Иваныч улыбнулся в седую бороду, видимо, проснувшись от удара плешью о потолок.
— Очень! — ответил Сливко, провожая глазами дубовый сук, на котором можно было бы повеситься.
— Приехали, Иваныч! — протрещал то ли Горемычный, то ли «скорая», то ли они хором.
— Дальше, батенька, извольте пешочком! — усмехнулся Николай Иваныч, открывая задние двери.
«Извольте»… «Извольте», мля!» — внутренне передразнил Сливко старого эскулапа и схватил медицинский набор.
— Нет-нет, не нужно, я всё взял! — произнес Николай Иваныч, потрясая потертым саквояжем неопределенной древности. Сливко пожал плечами и вылез — чвак! — в ночную слякоть. Осмотрелся, поёжившись от влажного холода, добравшегося до костей: кругом только лес да уходящая за поворот дорога.
— Так, а шо тут? Ничего и нету.
— Нам туда вон. — Николай Иваныч махнул потёртой варежкой в сторону поворота.
— А дальше не проехать, что ли?
— Ага, щасс! — буркнули Горемычный со «скорой» и закрылись.
— В путь, мой друг! — крякнул старый доктор и бодро зачавкал во тьму. Сливко смахнул с ресниц дождь и уныло поплёлся за Иванычем.
…Вскоре среди хвойных лап показалось рыжее пятно окна, а чуть позже из темноты выступила и вся хата, ладная и крепко сбитая, с бурыми ставнями настежь и пыхтящей трубой. Сливко, вытащив пальцы из воды, набравшейся в ботинки, радостно ускорил шаг.
— То-о-о-оли-и-ик! — Николай Иваныч замолотил в дубовую дверь. Сильно, но учтиво, как только умеют опытные бюджетники.
— Та иду! — донеслось из хаты. Вроде как кто-то внутри спрыгнул с большой высоты и засеменил в сени.
Дверь открыл кот. Не человек, похожий на кота. Натуральный кот, домашней толщины. Чуть больше обычного. С чуть большей подлостью во взгляде и абсолютным отсутствием любопытства.
— С наступающим, дохтор, — мяукнул Толик и почесал ухо задней лапой. Узрел Сливко и подпрыгнул: — Иваныч, ты шо, с дуба рухнул?!
— Александр Богданыч, мой помощник. А это Толик. Он, как видите, кот, — представил их друг дружке доктор как ни в чём не бывало и почесал Толика за ухом.
— Иваныч, ты ж знаешь — не люблю! — лицемерно проурчал кот.
«Это всё от воздуха. Чистый озон. Надышался и заглючил. Плюс кофеин», — обманул себя Сливко и мягкой паклей тягуче втёк в хату.
— Боты сыми, не на вокзале! — ворчнул Толик ему вслед. Постоял в дверях, немного поразмыслив, выйти ему на улицу или остаться дома. Намочил ухо, загрёб лапой и вернулся в хату.
— Рассказывай, друг мой, — кивнул коту Николай Иваныч, мерно покачиваясь на стуле.
— Шо рассказывать? — хмуро ответил Толик, косясь на белоснежного Сливко, который высчитал уже 11 способов убежать, если бы ощущал ноги. — Пошли с Игоряном за ёлкой. А тьма тьмущая, он овраг и не заметил. Скотился туды кабаном. Встал, отряхнулся, невредимый вроде. Вернулись в хату, тока накатить по полста успели — его ка-а-а-ак заколбасит…
— Говорящий кот, — выдавил из себя Сливко.
— …Я его козлиной башкой в погреб заманил, — продолжил Толик.
— Это го-во-ря-щий кот.
— Слухай, братэлло! — огрызнулся Толик. — От того, сколько ты раз скажешь «говорящий кот», я не стану менее говорящим, просто смирись, лады?
— Он ел что-либо по дороге? Шишки? Сучья? Камни? — спросил Николай Иваныч.
— Та вроде не… И давление перед выходом померили — 0 на 0, хоть в космос…
Мохнатого Толика прервал оглушительный удар снизу. Выбитый из половой доски гвоздь пронёсся мимо уха Сливко и спикировал в районе печи.
— Что ж, осмотрим пациента, — произнес старый доктор.
— Какое осмотрим, Иваныч?! — обалдел Толик и нервно облизнулся. — Подмастерье твой от меня обосрался, а шо дальше-то будет?!
Нечто в погребе решило поддержать кота и вдарило так, что Толян еле успел поймать этажерку с глиняными свистульками. Николай Иваныч крякнул в ус и достал из кармана мел.
— Рисуйте круг, Сашенька.
— Шо?
