Они вышли из вагона, помогли друг другу надеть рюкзаки и зашагали по платформе по ходу поезда, и он тотчас за ними тронулся, обогнал их, набрал скорость и исчез в темноте; они стали осторожно сходить по оледенелым ступеням с платформы, держась один за правый, другой за левый поручень, спустились и направились гуськом по узкой тропе вдоль железнодорожного пути. Молча, друг за дружкой прошли они с полкилометра до переезда; тут тропа влилась в грунтовую дорогу, сейчас заснеженную и раскатанную машинами; они свернули по ней направо, в лес, стоявший стеной прямо метрах в ста от насыпи железной дороги. Шли теперь рядом, но все равно молчали. Луна освещала разъезженное полотно дороги и лес по обочинам, под ногами скрипел снег да изредка хрустели льдинки в колеях. Они уже прошли с километр, как позади что-то страшно и тоскливо взвыло:
— У-уйди-и-и!
— Что это, Митя? — спросил Яков, вздрагивая и оглядываясь.
— Да это ж поезд, Яша! Он всегда в лесу так страшно кричит, — ответил Митя.
— Это встречный, должно быть?
— Он самый.
— Зря я с тобой поехал. Ну да теперь все равно, на обратный поезд мне уже не успеть.
— Да, не успеешь, — согласился Митя. — А следующий только завтра.
— Во сколько?
— Да в это же время. У нас тут один поезд на Москву по будням ходит и два в воскресенье, утренний и вечерний.
— Понятно… Зря я поехал.
На это Митя ничего не сказал. Поезд простучал позади и затих. И тут же заухал потревоженный им филин: «Охо-хо-хо! Охо-хо-хо!». Ему поддакнул сыч: «Угу, угу-гу-у! Угу, угу-гу-у!». Потом все снова стихло, остался только скрип снега под ногами.
Неприятная какая тишина, — поежился Яков. — Будто на кладбище.
Митя тихонько запел что-то монастырское, восторженно-тягучее, с припевом «Радуйся, Радосте наша, избави нас от всякого зла и утоли наша печали!»
— Мить, а ты помнишь, давным-давно была песня с похожими словами? — И Яков тихонько запел:
Утоли моя печали, утоли!
Как молитвы, улетают журавли,
Прямо в небо отрываясь от земли!
— Не помню… А ты пой, пой дальше, Яша, может, и я вспомню!
— Я дальше не помню. Слова запоминающиеся: «Утоли моя печали». А откуда это?
— Это, Яша, название иконы Пресвятой Богородицы — «Утоли моя печали». Есть такая чудотворная икона в Москве. А у нас в монастыре имеется ее список.
— Список — это копия?
— Ну да.
— И она что, тоже чудотворная? — с едва заметной усмешкой спросил Яков.
— Не знаю, Яша. Люди говорят, помогает…
— Утоляет, значит, печали?
— Утоляет. Если кто с верой молится.
— А если веры нет — не утоляет? Вот мне.
— Как это «веры нет»? Ты разве в Бога больше не веруешь, Митя?
— В Бога-то я верую… Я в Божью справедливость не верю, Яшка.
— Вон оно как…
— А ты скажешь, что Бог справедлив? — Ну…
— Да как же Он справедлив, если забрал от меня мою Ийку? Ведь она для меня была все на свете!
— Да, ты ею жил и дышал, Яша. Она чудная была, твоя Ия.
— Таких ведь больше и нет. Я как только имя ее необыкновенное услышал — Ия, так и понял, что это чудо мне явилось, а не девушка. Так ведь теперь и не называют никого — Ия!
— Редко, но все-таки называют, в святцах-то имя стоит. Ия по-гречески значит «фиалка».
— Это я давно узнал и звал ее Фиалкой. Весной у нее на могилке, если жив буду, фиалки посажу… Фиалочка моя тихая…
— Да, сокровенной красоты и тишины была женщина.
— А ты знаешь, Митька, ведь Ия никогда не хохотала! И вообще смеялась очень редко. А вот улыбалась — постоянно. Каждая фраза у нее начиналась с того, что сначала ее губы чуточку улыбались, а уже потом она произносила какие-то слова. Сколько раз заговорит со мной — столько раз и улыбнется. Вот скажи, почему твой Бог забрал ее у меня? Ему-то она зачем понадобилась? Митя не ответил, только вздохнул.
— И даже детей у нас не было! — продолжал Яков. — Если бы у меня от Ии хоть ребенок остался…
— Ты все думаешь только о себе, Яша.
— Как тебя понимать?
— Вот жалеешь, что детей у вас не было: а ты подумал, каково было бы Ие, умирая, знать, что ее ребенок останется наполовину сиротой или у него мачеха будет?
— Да, об этом я не думал… Так что же, Бог потому и не давал нам детей, что собирался Ию у меня забрать?
— Не знаю, Яша. Но так ведь лучше, что без детей?
— Не знаю, не знаю… Я только одно знаю: злобные, жадные и развратные телки почему-то живут и процветают, а Ийки моей нет — «Бог взял»!
— А ты спроси наоборот, Яша.
— Как это — наоборот?
— Ты спроси, зачем Он тебе ее дал?
— Почему это мне ее Бог дал? Я сам себе жену нашел.
— Как же, как же! Помню я, каких девиц ты до Ии в подружки себе находил!
— Лучше не вспоминай, брат.
— И то верно. А как ты ее встретил, помнишь?
— Случайно встретил.
— У Бога в таких делах случайностей не бывает, Яша. Так ты помнишь?
— Помню, конечно! Еду я по делу, проезжаю по пустому шоссе и вдруг вижу — девушка сидит на обочине и плачет, а рядом велосипед лежит. Время у меня в запасе было, я даже чересчур рано в тот день выехал, а на место надо было явиться в точное время, ну я и остановился — посмотреть, может быть, помочь немного и дальше ехать. А у девушки колесо восьмеркой и нога в крови! Глянул — а у нее перелом! Ну и пришлось спасать-выручать. Велосипед я пристроил на крышу, а Ию поднял, посадил в машину и повез в ближайший поселок, в больницу. По дороге мы познакомились, поговорили друг с другом — и я пропал.
