Турка просыпался и засыпал с мыслью, что Лены больше нет. Первые дни две тысячи седьмого года совсем не походили на январские, даже просто зимними такие дни не назовешь. Темнело рано, и каждый вечер Турка выходил под моросящий дождик и шел, засунув руки глубоко в карманы, чуть сгорбившись, без конкретной цели. Редко когда он обращал внимание на улицы, по которым шагал — все до ужаса похожие. Ботинки промокали на раз-два, но этого парень не замечал, как и косых взглядов редких прохожих.
Перед глазами Турки проносились картинки: вот он бежит за девушкой и глядит на стройные ножки, вот впервые попадает в ее квартиру, и ждет, пока она искупается, наивно надеясь, что хозяйка попросит потереть ей спинку.
Впрочем, Турка вспомнил, как они курили «травку», и как девушка выдыхала ему в рот дым. Если начистоту, то Коновой было свойственно более чем легкое поведение.
Нет, Лена не такая, чтоб взять и уехать. Конечно, Турка помнил и про историю с беременностью, так что, возможно, все прозаично: Конова поехала в деревню к бабке-травнице и отнюдь не отдыхать. Но тогда бы она предупредила, сообщила. Кроме того, Лена принимала противозачаточные.
Турка часто проходил мимо ее дома. Он по-дурацки надеялся, что вот сейчас застанет Лену там. Она должна вернуться, не могла ведь просто так пропасть. Да, она говорила о том, что хочет уехать из города, но куда могла податься? Разве что в бездумное автостопное путешествие.
Не могли ведь врать ее глаза. Лена любит его — или любила. Кроме того, она хотела доучиться девятый класс, получить аттестат и оставить школу. Так зачем же срываться в середине года?
Она могла сгоряча рвануть куда-то и остаться там на каникулы. Да, могла. Но тогда обязательно дала бы о себе знать, нашла бы способ.
Но Лена не звонила и не возвращалась. Он еще пару раз попытался выяснить у ее родичей, куда исчезла девушка, но двоюродная тетка Коновой откровенно посылала Турку на три буквы. А потом стала угрожать и милицией. Памятуя о дне рождения одной толстухи, Турка не горел желанием связываться с блюстителями закона, да от него и не приняли бы никакое заявление: мало того, что не родственник, так еще и несовершеннолетний.
Турку и так на учет поставили, а ведь могли бы и условную судимость впаять: вызывали после памятного случая, выспрашивали про Тулу и его друзей — они будто бы занимались закладками. Последнее милицию интересовало как будто бы даже больше, чем мнимое, как потом выяснилось, надругательство над толстушкой. Парень вспомнил взгляд Селедки, вспомнил притворную любезность Стриженого, вспомнил кабинет с забранным решеткой окном и привинченным к полу стулом. Не хотелось бы еще раз попасть туда.
Тем удивительнее было его согласие пойти выпить, когда он снова, почти на том же самом месте встретил Шулю. В мокрой шапке, обляпанного мелкими коричневыми каплями грязи (скорее всего, из-под колес проезжающих машин).
— А, чо, куда путь держишь? — Шуля узнал его издалека и гаркнул через всю улицу: — Турка! Ты чо, глухой, что ли?
— Здоров. Да так, никуда. Гуляю.
— Вот те нехрен делать, — хрипло закашлялся Шуля. — Пошли лучше к Вадику, бухнем, — он показал бутылку. — Это виски, понял? Я не спер, мне сосед подарил, за то, что машину помог толкнуть.
— Нет, спасибо.
— Да там не будет телок, сто процентов. У него хата пустая, посидим хоть в тепле, чего по дождю шляться. Тут квартал всего идти. Слышь, говорят, что это… Ну, Ленка, типа, пропала.
Гнусавый голос Шули почему-то успокаивал. Сам пацан, от которого и так несло табаком, показался чем-то, что не изменится никогда. Постоянная величина, сказала бы математичка Дина Алексеевна. Гулянки, желание выпить и полный пофигизм — Шулю не исправить.
Ноги у Турки промокли, дождь усиливался. Пить он не хотел, но и слушать ворчание отца, бесконечные жалобы на врачей и отсутствие денег, тоже неохота. Кроме того, Турка хотел очутиться в тепле хоть на полчасика, авось и дождь прекратится. Тем более, сказал же Шуля, что никаких девчонок.
— А? Говори громче… — Кричал тот тем временем в телефон. — Если бы я хотел тебе начесать, я бы тебе начесал, поверь мне, — Шуля хрипло заржал. — Да сейчас придем, с пацаном. Да с одним! Слышь, ты чо, жадина-говядина? Турка свой, его грех не угостить. Сейчас будем уже, под твоей хатой стоим. Мы же договорились… Откуда она нарисовалась?
Шуля помолчал, потом что-то буркнул в трубку и закинул телефон в карман.
— Что, мама приехала? — спросил Турка.
— Да какая мама… Девку нашел. Подобрал там где-то, на трассе. Так ты пойдешь?
Турка хотел тут же отказаться, но что-то удержало. То самое «вдруг», которое он лелеял в последние дни, пытался отыскать любой его намек даже в самом незначительном событии. Все эти «вдруг» тесно переплетались с Леной.
Кроме того, он уже так размечался о квартирном уюте, что не мог заставить себя топать обратно по лужам через район под проливным дождем.
— Ладно, идем. Только без приколов.
— Да ясен красен.
* * *
В квартире пахло жареной картошкой. Тянуло и грязными носками, даже открытое настежь кухонное окно не заставляло запахи выветриться — помещеньице маленькое, слишком тесное для троих человек.
