I
В первых числах сентября, поздно вечером, когда всякие работы прекратились и люди забрались в свои избы и приготовлялись к ночному покою, за околицей деревни Труховки послышались звуки дорожного колокольчика.
Сначала эти звуки раздавались неясно и были скорее похожи на дальнее тявканье собаки. Но дальше -- больше, они стали слышаться все отчетливей, и вскоре не было уже сомнения, что в деревню кто-то ехал, и ехал из людей власть имущих. Труховский староста жил на самом краю деревни; он вышел из избы на улицу, чтобы убрать сбрую из телеги, и, услыхав колокольчик, насторожился и с замирающим сердцем стал прислушиваться. Старосту взял страх. Ехал кто-нибудь из начальствующих, но кто -- становой или земский начальник? Чем ближе подъезжала повозка, тем тревожнее сжималось его сердце; он уже стал чувствовать, как по телу его начала пробегать обычная, никогда по покидавшая его в присутствии начальства, дрожь, и как будто его кто-то подталкивает под салазки.
"Батюшки, вышел ли ночной сторож? -- промелькнуло вдруг в голове старосты. -- Небось нет, подлец! Очень просто: устал за день-то, и не до сторожи. Да за кем черед-то? Вот грех-то, и из головы вон".
И дрожь и страх все усиливались. Колокольчик слышался все ближе и ближе. Вот повозка въехала в околицу, повернула ко двору старосты, и послышался возглас "тпру". Староста подскочил к повозке и, подавляя страх, с напряжением стал вглядываться, кто в ней сидел.
– - Ишь темень-то какая, хуже, чем в поле. От огня, что ли, это? -- послышался из тарантаса недовольный голос.
– - От огня… В деревне всегда темней, чем в поле, -- ответил довольно развязным тоном кучер.
По этому разговору староста догадался, что приезжий -- не бог знает какая особа, страх и робость в нем вдруг исчезли, и он уже смело подступил к самому тарантасу. Кого бог принес? -- громко спросил он.
– - Это староста? -- послышался вместо ответа вопрос со стороны приезжего. -- Ну, встречай нас.
И из тарантаса выскочил и вышел в полосу света, лившегося из избы старосты, пожилой, одутловатый человек, в осеннем пальто и фуражке с большим кожаным козырьком. Под мышкой был не то портфель, не то папка.
– - Просим милости, просим милости, Тихон Логиныч, -- проговорил веселым голосом и уже окончательно оправившись староста, узнавший в приезжем письмоводителя своего "барина", как они звали земского начальника, -- в избу пойдете? Я сейчас посвечу.
И староста бросился было к избе, но приезжий остановил его.
– - Нет, в избу-то не пойду, некогда, а вот на-ка, я тебе здесь передам.
И он открыл свой портфель, вынул оттуда какую-то бумагу и передал старосте.
– - Прочти ее на сходке и скажи всем мужикам и бабам, чтобы они приходили в рождество богородицы все на барский двор. Наряжайтесь все получше, а ребята с девками, те даже бесплатно могут приходить, кто песни петь умеет.
Староста недоумевающе, во все глаза глядел в темноте на письмоводителя и ничего не мог понять. Наконец у него развязался язык, и он спросил:
– - Это зачем же приходить-то?
– - Да там увидишь, в бумаге написано. Мне некогда тебе объяснить-то: еще в две деревни ехать… Да постой, одного-то листа мало, на вот несколько, другим отдашь кому!
И он вынул из папки еще несколько листов и, подав старосте, добавил:
– - Да смотрите, собирайтесь, не отлынивайте, а то "барин" обидится: для вас же он старается.
И, сказав это, письмоводитель влез опять в тарантас, закурил папироску и велел кучеру трогать, а староста все стоял и не знал, ни что ему сказать, ни что спросить.
Пока письмоводитель останавливался и говорил со старостой, из ближних изб выскочили кое-кто из соседей и стали прислушиваться. По отъезде письмоводителя к старосте подошли два мужика да парень и с любопытством стали расспрашивать, что такое сообщил ему приезжавший.
– - А шут его знает что! Надо поглядеть, -- с сердцем сказал староста и направился к себе в избу. Мужики и парень пошли вслед за ним.
II
Войдя в избу, староста сердито отогнал от стола собиравших ужинать баб, положил листки на стол и полез было к образам за очками, но паренек, вошедший за ним в избу, схватил листки и вызвался прочитать их. Староста согласился.
Паренек подошел поближе к привешенной к потолку лампе; мужики и староста с семейными окружили его.
– - Ну-ка, прорежь нам, что тут за штука? -- сказал один из мужиков.
Парень стал читать:
"Село Каменское. Имение земского начальника Федора Александровича Безукрасова. С дозволения начальства 8 сентября сего года в имении устраивается народное гулянье. Во время гулянья будет хор певцов, музыка, хороводы, бега и лазанье на столб с призами. На открытой сцене имеет быть спектакль. Представлено будет: Посади свинью за стол, она и ноги на стол. Деревенские сцены в двух действиях, сочинение Ф. А. Б. После спектакля будут гореть бенгальские огни. Начало гулянья в 4 часа вечера, окончание около 9 часов, цена за вход 5 коп., особые места на спектакле по 1 рублю. Билеты можно получать в волостном правлении, в канцелярии земского начальника, а также на месте, перед началом гулянья".
Староста, его семейные и мужики стояли, хлопая глазами, ясно не понимая, что же это значит; паренек же чуть не взвизгнул от восторга и захохотал:
