Михаил Петрович очнулся от режущей боли в затылке. Под черепной коробкой пульсировало горячее пламя, перед глазами вспыхивали и гасли прозрачные багровые пятна. Голова, несомненно, была размозжена, и чьи-то грубые пальцы бесцеремонно копались в ране. Он дёрнулся и застонал.
— Сейчас, сейчас, — торопливо сказал кто-то. — Потерпи немного.
Голос был знакомый. Михаил Петрович с усилием разлепил веки и увидел над собой широколобое лицо Северцева.
— Лежи спокойно, — сказал Северцев. — Я уже кончаю.
— Что… кончаешь?
— Перевязку.
Северцев отодвинулся в сторону, и Михаил Иванович почувствовал на щеке прикосновение его жёсткой ладони. От ладони пахло аптекой.
— Ничего не понимаю, — громко проговорил он.
— У тебя проломлен нос и разбит затылок.
— Проломлен нос…
Михаил Петрович озадаченно замолчал, прислушиваясь к горячим пульсирующим толчкам в мозгу. Северцев что-то с треском разорвал над его правым ухом.
— Вот так… и вот так. Всё.
Матовые полушария заливали кабину голубоватым дневным светом. Свет мерцал на полированном дереве, на стекле и на металле, причудливыми бликами переливался на неровностях мягкой серебристо-серой обивки. Всё казалось привычным, знакомым и даже уютным. Михаил Петрович снова закрыл глаза, силясь сообразить, что произошло. Затем до его сознания дошли странные необычные звуки. “О-о-о… о-о-о… о-о-о…” — однообразно, через равные промежутки времени доносилось из-за спины. Он прислушался. Кто-то стонал — негромко, с усилием, словно задыхаясь, и была в этом стоне такая горькая жалоба, такое страдание, что сердце Михаила Петровича сжалось. На мгновение он позабыл об острой боли, терзавшей его голову.
— Кто это? — шёпотом спросил он.
— Валя… Кажется, у неё сломан позвоночник.
— Валентина Ивановна?
Михаил Петрович открыл глаза и сел, вцепившись пальцами в толстые валики подлокотников. Северцев схватил его за плечи.
— Лежи, лежи, Миша… Что уж теперь поделаешь…
— Погоди…
Михаил Петрович зажмурился, провёл ладонью по лицу и сейчас же отдёрнул руку, наткнувшись на месте носа на что-то пухлое, зыбкое, почти бесформенное.
— Мой нос…
Он глубоко вздохнул, превозмогая тошноту, внезапно подкатившую к горлу.
— Валя… Сломан позвоночник… Да что произошло, в конце концов?
— Ляг сперва. Вот так. Ничего особенного. Сто шестьдесят третий.
— Сто шестьдесят третий?
— Ну да. Сто шестьдесят третий ударил в нас. Не успели увернуться. Слишком плотный поток. Вероятно, их было сразу два, и один из них попал в носовую часть.
— И…
— В пыль.
Михаил Петрович приподнялся и поглядел на круглый люк, ведущий в рубку управления. Люк был наглухо закрыт.
— Значит, там…
— Пустота.
Внезапно он вспомнил всё. Метеоритная тревога. Толчки, от которых мутилось в голове. Беньковский что-то кричал о невиданной плотности потока. Ван приказал пристегнуться к креслам. Нет… Сначала Северцев считал толчки. Двадцать, пятьдесят, сто… Кажется, Ван появился в кабине уже после ста. Валентина Ивановна поила профессора какой-то микстурой. Сто шестьдесят, затем сразу сто шестьдесят один и сто шестьдесят два. И — слепящий удар в лицо.
— Постой… Кто был в рубке?
— Горелов.
— Один?
— Да.
— Горелов погиб?
Северцев не ответил.
— Так… — Михаил Петрович тупо уставился на люк в рубку. Он пытался представить себе за этим люком зияющую ледяную пустоту и не мог. “О-о-о… о-о-о… о-о-о…” — стонала Валентина Ивановна.
— Значит, Горелов… А остальные?
— Всем досталось, — тихо сказал Северцев. — Валя, кажется, умирает. — Он гулко проглотил слюну и откашлялся. — Да… Когда произошёл удар, тебя швырнуло лицом на распределительный щит. Затем звездолёт завертелся, как волчок. Настоящая мясорубка. Профессор вывихнул руку. У Вана спина разодрана до костей. Меня тоже оглушило. А Валя — вот.
— Она без сознания?
— Да. Во всяком случае, ничего не отвечает. А ты как? Тебе лучше?
— Лучше, — сердито пробормотал Михаил Петрович. — Где Беньковский?
— Возле Вали.
— А Ван?
Он запнулся.
— Ван… Слушай, Володька…
— Что?
— Рубка разрушена, Горелов убит… Как же звездолёт? Куда мы летим?
— Куда летим?
Северцев нерешительно оглянулся, затем наклонился к самому уху Михаила Петровича.
— Кажется, всем нам крышка, Миша.
Михаил Петрович молча посмотрел ему в глаза. Лицо Северцева потемнело, на лбу выступили капли пота.
— Пока известно только, что запасное управление отказало, радио не работает. Ван отправился на корму осмотреть моторную часть, но, мне кажется, всё кончено. Здесь нам помощи ждать неоткуда. Нам крышка, Миша.
— Помоги мне подняться. — Он сам удивился, услышав, как спокойно звучит его голос.
Северцев подхватил его под мышки, и он кое-как встал на ноги.
— Почему нет невесомости?
— Центробежная сила. Звездолёт всё ещё вертится.
— Вот как…
