С точки зрения кошки

— Запахло весной! Запахло весной! Хозяин седой, ворота открой!

Учить уроки было невозможно. Сквозь бетонный потолок, сквозь кирпичные стены, через щели и трещины в этих стенах лилась музыка.

Я захлопнула книгу и замерла, уткнувшись лбом в пахнущие типографской краской страницы.

Будь краска свежей или лоб мокрым, то прямо посреди лба отпечаталось письмо Татьяны — той самой, что строчила Онегину и «чего же боле». Русичку бы это, несомненно, порадовало. Когда кто-нибудь из учеников не может что-то запомнить, она так и говорит: «На лбу себе запиши и чаще в зеркало смотрись!» (странная, однако, логика: разобрать текст в зеркальном отражении немногим под силу). Русичка забавная. Взрослые вообще забавные… по большей части.

Когда я была совсем маленькой, то, как и многие девочки, любила делать домики для кукол: брала коробку из-под обуви, просила взрослых прорезать в ней окна и дверь, расставляла игрушечную мебель. Домик получался слишком маленьким для обычных Барби, поэтому жили в нём крохотные пупсики.

Представляю теперь, каково им приходилось в доме с картонными стенами.

— Запахло весной! — настойчиво повторили сверху.

Прослушав эту чудесную композицию еще раз, я взяла столовую ложку и постучала по батарее. От неё тут же отделился здоровенный кусок краски и шлёпнулся к моим ногам. Облупляется. Слишком часто по ней стучу, вот и облупляется.

— Бум-бум-бум, — стучу я.

— Запахло весной! — отвечают сверху.

— Бум!

— Хозяин седой! Ворота открой!

Я попыталась воспроизвести в уме письмо Татьяны, но обнаружила, что, начиная примерно с середины, ничего не помню — зато песню о весне и седом хозяине, не желающем открывать ворота, знаю от начала и до конца.

Пожалуй, её и расскажу на уроке.

Сверху вновь донеслось, что весной-то запахло. Актуально для середины осени, ничего не скажешь.

Стукнув ложкой в последний раз, я признала поражение. В конце концов, сосед имеет полное право слушать музыку, сейчас же не ночь…Впрочем, время суток для него не имеет значения. Когда он устраивает очередную вечеринку, я не смыкаю глаз до утра. Это не так уж и плохо, можно всю ночь сидеть в Интернете или рисовать, но раздающиеся сверху топот и крики действуют на нервы. К тому же сосед обожает петь, а его дружки и их… хм, дамы с радостью ему подпевают — перевирая слова, искажая мотив и заменяя отсутствие слуха громкостью исполнения.

У нас почти всегда шумно. Вот и сейчас: гремела музыка, на лестничной клетке плакал ребёнок, и женщина кричала, что не может больше так жить…

Уже прошло больше года с тех пор, как родители развелись, и мы с мамой переехали в этот район, а я всё никак не могу привыкнуть к здешним нравам. Понятно теперь, почему жилплощадь досталась так дёшево. Когда в один из первых дней — точнее, ночей — к нам в дверь принялся биться сосед, спьяну перепутавший квартиры и кричавший «Нинка-а! Открой — у-убью!» — уже тогда стоило паковать вещи и бежать, без оглядки бежать отсюда.

Но мы почему-то остались.

— Нинка-а! Дай ключ, а то у-убью! — завопили на лестничной клетке: чета Соколовых из квартиры № 19 открывала дверь.

Я надела наушники и принялась рисовать Евгения Онегина — нет, не того напыщенного франта с иллюстрации, а каким я его себе представляла. Онегин мне определённо нравился: ему тоже всё надоело, перебрался в деревню — а там не лучше, лишь вместо утончённых столичных барышень — какая безумная девочка, настойчивая такая, все стёкла в доме инициалами О. Е. исписала и жаждет взаимности… Татьяна мне не нравилась. Я даже русичке сказала, что буду учить письмо Онегина, но она начала возмущаться и пришлось уступить. А то начнет опять маме звонить, а маме волноваться сейчас нельзя. Почему девчонки должны учить татьянино письмо, а парни — Онегина? Глупые стереотипы.

Когда я уже дорисовывала последнюю шестерёнку на великолепном, в духе стимпанка наряде Е.О., то краем глаза заметила мигающий дисплей мобильного. Звонила Леся.

— М-м-м? — промычала я, по привычке закусывая карандаш. Пожалуй, стоит достать акварель и раскрасить онегинскую прическу. Синие волосы ему подойдут.

— Тебя нет онлайн! Нет! Нигде! — обличительным тоном сообщил телефон.

— Да-а, — осторожно подтвердила я, не понимая, к чему вообще это умозаключение.

Мягкая древесина карандаша хрустела и покрывалась вмятинами от зубов. Om-nom-nom.

— Прекрати грызть, я всё слышу! Я написала тебе три сообщения в аське, прислала письмо по электронке и ещё…

Далее последовал длинный список всех социальных сетей, в которых я когда-либо была зарегистрирована.

Неплохо бы пририсовать в углу Татьяну. Вроде как следит. А на груди — татуировка, «заветный вензель О да Е»…

— Лесь, я забыла положить деньги на Интернет, — удалось мне, наконец, вставить в бесконечный поток слов. — Что случилось?

— Такие вещи по телефону не рассказывают, — отрезала подруга, явно противореча себе: по телефону нельзя, а в аське можно? — Ты дома? Сейчас приеду.

Человек, не знакомый с Леськой, наверняка бы подумал, что в её жизни произошло какое-то очень важное событие. Необязательно. Дело в том, что подруга даже новость о распродаже преподносит с таким видом, будто это божественное откровение. Вполне вероятно, что сейчас она просто хочет мне рассказать, какие красивые туфли купила. Или что её любимая (и ненавидимая мной) группа даст концерт в нашем городе. Или о том, что увидела в автобусе мальчика — «та-а-акого симпатичного!»- который вышел на следующей же остановке, так что мы теперь должны пойти и разыскать его, ведь он был похож на её обожаемого (и ненавидимого мной) Эдварда из «Сумерек».