Жизнь в техасском публичном доме
Перевод Виктора Голышева
Я вышел из автобуса в техасском городке, было холодно, у меня был запор, и кто их там разберет, комната большая, чистая, всего за 5 долларов в неделю да с камином, и только я стащил одежду, как в комнату вбегает старик негр и начинает шуровать в камине длинной кочергой. Дров в камине не было, и я не мог понять, что он там делает своей кочергой. Потом он оглянулся на меня, схватился за ширинку и произвел такой звук: исссссс, иссссс! Я подумал, ладно, почему-то он принял меня за петуха, но, поскольку я не петух, помочь ему ничем не могу. Ладно, подумал я, таков уж мир, так уж он устроен. Негр сделал пару кругов с кочергой и вышел.
Тогда я залез в постель. От автобусов у меня всегда делается запор и бессонница, хотя и без автобусов тоже.
Словом, негр с кочергой убежал, а я вытянулся на кровати и подумал, денька через два, может, и похезаю.
Дверь опять открылась, и входит правильно налаженное существо, женщина, становится на колени и начинает мыть пол, моет пол и задом шевелит, шевелит, шевелит.
— Хорошую девушку не надо? — спросила она меня.
— Нет. Устал как черт. Только что с автобуса. Мне одно нужно — поспать.
— А потом знаешь как хорошо спится? И всего пять долларов.
— Устал очень.
— Хорошая, здоровая девушка.
— Где она?
— Это я.
Она встала и повернулась ко мне лицом.
— Извини, я правда очень устал.
— Всего два доллара.
— Нет, извини.
Она вышла. Через несколько минут я услышал голос мужчины.
— Это что же, ты никого не могла ему подложить? Мы сдали ему нашу лучшую комнату всего за пятерку. И ты не смогла никого подложить ему?
— Бруно, я старалась! Ей-Богу, Бруно, старалась!
— Сука паршивая!
Я узнал звук. Не пощечина. Хороший сутенер следит, чтобы лицо не распухло.
Бьет по щеке ладонью, ближе к мочке, подальше от губ и глаза. У Бруно, наверно, большая конюшня. Звук был определенно от удара кулаком по лицу. Она закричала, стукнулась о стену, и братец Бруно вмазал ей еще раз на встречном движении. Она летела от кулака к стене и обратно, а я вытянулся на кровати и думал: да, иногда жизнь становится интересной, но я не очень хочу все это слышать. Если бы я знал, чем дело кончится, я бы ей не отказал.
Потом я уснул.
Утром встал, оделся. Понятно, что оделся. Но в сортир сходить не смог. Вышел на улицу и стал искать фотостудию. Зашел в первую же.
— Слушаю вас. Вы хотите сфотографироваться?
Она была рыжая, хорошенькая и улыбалась мне.
— С таким лицом, как у меня, для чего фотографироваться? Я ищу Глорию Уэстхевен.
— Я Глория Уэстхевен, — сказала она и, закинув ногу на ногу, подтянула юбку. Я подумал: человеку умереть надо, чтобы попасть в рай.
— Что с вами? — спросил я. — Вы не Глория Уэстхевен. С Глорией Уэстхевен я познакомился в автобусе, по дороге из Лос-Анджелеса.
— А у нее что есть?
— Ну, я слышал, что ее мать держит фотостудию. Я хочу ее найти. В автобусе кое-что произошло.
— Хотите сказать — в автобусе ничего не произошло?
— Я с ней познакомился. Когда она выходила, у нее были слезы на глазах. Я проехал до Нового Орлеана, а потом на автобусе вернулся сюда. До сих пор ни одна женщина из-за меня не плакала.
— Может, она плакала из-за чего-то другого.
— Я тоже так думал, пока соседи по автобусу не стали меня ругать.
— И кроме того, что у ее матери фотостудия, вы ничего не знаете?
— Кроме этого, ничего.
— Ладно, слушайте. Я знакома с редактором главной здешней газеты.
— Это меня не удивляет, — ответил я, глядя на ее ноги.
— Знаете что, оставьте мне ваши фамилию и адрес. Я расскажу ему по телефону эту историю, только мы ее изменим. Вы познакомились в самолете, ясно? Любовь в воздухе, вы расстались и тоскуете, ясно? И прилетели обратно из Нового Орлеана — знаете только, что у ее матери фотостудия. Поняли? Завтра утром это будет в колонке М…К… Хорошо?
— Хорошо. — Я в последний раз взглянул на ее ноги и вышел. Она уже набирала номер.
Вот я во втором или третьем по величине городе Техаса, и город — мой. Я отправился в ближайший бар…
Для этого времени дня народу в баре было очень много. Я сея на единственный свободный табурет.
Нет, свободных было два — по обе стороны от здоровенного парня. Лет двадцати пяти, метр девяносто с лишним и килограммов сто двадцать без тары. Я сел на соседний табурет и заказал пиво. Выпил и заказал другое.
— Такое питье мне нравится, — сказал здоровый. — А эти хмыри только сидят и нянчатся целый час с одним стаканом. Мне нравится, как ты держишься, незнакомец.
Что поделываешь и из каких ты краев?
— Из Калифорнии, — сказал я, — и ничего не делаю.
— Чего-нибудь задумал?
— Нет, ничего. Так, болтаюсь.
Я выпил половину второго стакана.
— Ты мне нравишься, незнакомец, — сказал здоровый, — и я скажу тебе одну вещь по секрету. Только тихо скажу — парень я, правда, здоровый, но, похоже, мы тут в меньшинстве.
— Валяй, — сказал я, допивая второй стакан.
Он шепнул мне на ухо:
— Техасцы — вшивота.
Я оглянулся и осторожно кивнул: да.
Кулак его еще описывал дугу, а я уже лежал под столиком, одним из тех, которые обслуживались по вечерам официанткой. Я выполз из-под него, обтер рот платком, посмотрел, как надо мной смеется весь бар, и вышел…
