Пси

За грязным стеклом тамбура летели пригороды: домики, бетонные заборы в цветных кляксах граффити, серые корпуса с пустыми окнами. На промелькнувшей платформе душный июльский ветер гнал пыль. Поверх пейзажа плыло отражение: изможденное лицо, в тридцать лет выглядящее на все сорок. Сигаретный дым колыхался вокруг головы нимбом. Еретическая икона «Возвращение блудного пасынка», стекло, пепел.

Андрей приоткрыл дверь между вагонами и кинул окурок на мелькающие в просвете шпалы: бесконечная лестница, и не ясно, спускаешься ты или идешь вверх. Сплюнул и пошел обратно в вагон. У туалета старушка в домашнем халате препиралась с толстой теткой в форменном кителе. Разморенная жарой проводница крутила на пальце ключи и запрещала справлять нужду в страшной «санитарной зоне».

Натужно улыбнувшись обеим, Андрей боком двинулся между женщинами. Проводница качнулась к нему необъятным бюстом и шаловливо подмигнула. Ресницы у неё были слипшиеся от туши, а вокруг витал крепкий дух вчерашнего алкоголя и мятной жвачки. Отвечать на взгляд не хотелось.

— А мне надо! Срочно! — в очередной раз взвизгнула старушка.

— Женщина, я же сказала…

Не желая ни слушать спор, ни заводить близкое знакомство, он прошел дальше.

Плацкартный вагон ударил в нос запахами пота, несвежей еды и грязных носков. Стараясь не задевать торчащие в проходе ноги с желтыми пятками, Андрей добрался до своего места. Проснувшиеся соседи завтракали, оккупировав столик между нижними полками. Мятые пластиковые бутылки с чем-то мутным, воняющий кислым пакет с солеными огурцами, разложенные на газете вареные яйца, похожие на вынутые глаза. Ободранный остов курицы, стыдливо прикрытый салфеткой. И косые взгляды попутчиков.

Не обращая на них внимания, Андрей полез на свое верхнее место. Улегся на полосатый матрас без простыни. Отвернулся к стенке. Запахи одновременно вызывали голод и тошноту. Глаза закрылись сами, толкая в привычное оцепенение.

В темноте под веками царила беспросветная тоска и мучительное чувство отрубленной третьей руки. Много хуже, чем голод, брезгливое отношение окружающих и откровенная ненависть.

Он не ощущал эфир. Совершенно. По венам раскаленным металлом перекатывался блокатор. Отупляя, вытравливая надежду, убивая чувства. Лоб над переносицей привычно отзывался молчащей пустотой и болью. Только шумел не настроенным радиоприемником нижний «спектр».

К этой глухоте Андрей уже притерпелся. ЛИМБ заставит смириться любого. А тех, кто не захотел и воспротивился, давно спалила двойная доза блокатора и приняли разверстые рты казенных могил под табличками с номерами.

Поезд тяжело прогрохотал сцепками, дернулся последний раз и остановился. Вагон наполнился шумом и гомоном. Люди собирались, вытаскивали чемоданы с багажных полок, толкаясь и матерясь пробирались к выходу.

В спину Андрея больно ткнулся тупой угол чемодана. Он даже не пошевелился. Лежал и уговаривал сам себя встать.

Безвременье дороги закончилось. Он вернулся. Как будто не было этих двух лет ужаса и ломающей изоляции. Только идти больше было некуда и незачем. За чертой Постановления № 2217 остались друзья, еще живые родители, знакомые. В той, прошлой жизни, когда всё начиналось, Андрей и такие, как он, радовались и смеялись над «глухими». Но судьба любит наказывать самонадеянных — им пришлось поменяться местами.

Вагон опустел, и он сполз со своего места. Достал стоптанные туфли, закинутые соседями в дальний угол под нижней полкой. Злости на попутчиков не было, главное не лезли с вопросами и разговорами.

Он взялся за рюкзак, собираясь закинуть тощий мешок на плечо и замер. На мгновение показалось, что ткань под пальцами течет расплавленной обжигающей пластмассой. Всего на секунду, но этого хватило испортить настроение окончательно. Он точно знал, что будет дальше — стальная коробочка на предплечье зажужжит, по-садистски медленно вколет толстую иглу и липкий холод потечет в руку.

Пронесло. Механизм Контроллера не проснулся, невидимый поводок не натянулся, позволяя рабу погулять еще чуть-чуть. Андрей медленно выдохнул, чувствуя как ноет лоб над переносицей — пси-масса рассерженно дернула прутья клетки и успокоилась. Подхватив рюкзак, он поспешил к выходу.

Перрон уже опустел. Только вдалеке муравьями тянулись к вокзалу пассажиры. Мимо прогрохотал тележкой носильщик с испитым лицом, так и не нашедший клиентов. Вопросительно глянул на одиноко стоящего мужчину и, не получив ответа, покатил дальше.

Андрей глубоко вдохнул прохладный, чуть горький воздух. И чуть не задохнулся от накатившего ощущения свободы. Призрак ЛИМБа, стоявший за спиной всю дорогу, похлопал по плечу и растаял в розовом утреннем свете. Чудилось, что ничего не было: ни ”Времени чудес”, ни страшного “Падения” в самую преисподнюю. Он просто вернулся из отпуска, или командировки. Уставший, но счастливый и полный сил. Даже пыль и городская копоть упоительно пахли домом и простым человеческим счастьем. Так остро, что хотелось заорать во всё горло. Упасть на колени, поцеловать асфальт и обнять этот грязный перрон, как самого близкого друга.