Обычно Паня просыпался утром, лежа на том же боку, на котором засыпал вечером, а эту ночь он провел тревожно, так как видел множество снов. То он кувырком слетал с высокого тополя в колючие кусты шиповника, то невесть о чем спорил с Генкой Фелистеевым, то получал на экзамене двойки, двойки, двойки… Разные были сны, но один из них донимал бесконечно.
Начинался он хорошо…
Паня летал. Во сне это делается так просто, что даже непонятно, почему не летаешь наяву. Стоит лишь разбежаться, подпрыгнуть, раскинуть руки — и плыви себе в поднебесье, разглядывая, что делается на земле. Вот гусеничный трактор буксирует на рудник через брошенные огороды прицеп, груженный брусьями и досками. Как похож черный трактор-силач на муравья, завладевшего непомерно большой добычей! Тащи, тащи, милый работяга!
Вдруг Паня ахнул…
Резко накренился, чуть не повалился прицеп. Посыпались на землю сухие, звонкие доски, послышались встревоженные голоса. Авария!.. Люди вновь погрузили доски, прикрутили их стальным тросом, трактор двинулся дальше, а Паня все вьется, все вьется над глубоким ухабом, выдавленным колесами прицепа.
«Шахтёнка!.. Наверно, трактор на старую шахтенку наехал», — думает он.
Ну и что же? Что тут особенного? Мало ли древних шахтенок нашли люди на огородах! Нашли и засыпали их, чтобы ребята не вздумали лазить под землю. Но те шахтенки были обыкновенные, в них «старые люди» — давнишние горняки — добывали железную руду, а шахтенка под тополями — это совсем другое дело. Нетерпеливо вглядывается Паня в ухаб, и все получается так, как ему хочется.
Он видит чудо…
Из-под земли проступает плотная, густая зелень с волнистой прожилью, наполняет ухаб и вздувается бугром.
«Малахит! — шепчет Паня восторженно. — Ой, сколько там малахита! Хоть тысячу досок почета напилить можно!»
А из шахтенки продолжают выплывать округлые глыбы волшебного камня, громоздятся одна на другую, и — рраз! — стремительная и бесшумная зеленая волна переплескивает небо из края в край.
«Держи, держи! Вадька, сюда!» — кричит Паня, цепляется за гребень каменной волны, потеряв дыхание, летит вниз, вниз…
И просыпается…
В «ребячьей» комнате светло. Крутой наклон солнечных лучей показывает, что уже не рано.
— Ната! — окликнул Паня. — Сколько времени? Почему ты меня не разбудила?
За ширмой, отгородившей кровать сестры, тихо. Значит, Наталья уже встала. Зато из столовой доносится певучий голос:
— Проснулся, сынок?.. Видать, сладко спится после болезни.
Он поскорее оделся и умылся, а Мария Петровна налила ему молока и тоже присела к столу. Подперев щеку рукой, она принялась разглядывать сына, снова удивляясь, как он изменился за лето: руки длинные, жилистые, глаза смотрят сосредоточенно, будто хмуровато, брови потемнели и почти сошлись на переносице, а ямки на щеках и на упрямом подбородке — милые материнскому сердцу отметинки детства — бесследно сгладились.
— Заботушка моя… — сказала Мария Петровна, и ее смуглое худощавое лицо затуманилось. — Как услышала я от нашего завхоза, что ты захворал, как поняла, что твою болезнь от меня скрывают, света не взвидела. Не помню даже, как домой доехала… Жду я, жду, чтобы ты хоть наперстком ума набирался, да уж все мои жданки вышли. Уеду в детский сад — и опять ты как с цепи сорвешься, набедокуришь… Ну зачем вы вчера с Вадиком по руднику шатались? Отец говорит, что сам Филипп Константинович вас из карьера турнул. Верно ведь?
— Ничего мы не шатались… Мы с Вадькой бежали через карьер домой от старых медных отвалов, остановились возле «Пятерки» посмотреть минутку, как батя работает, а Колмогоров нас увидел… Запретил даже близко к карьеру подходить. Жалко ему…
— Жалко? Вас, баловников, ему жалко, непонятливый ты! Забыл, небось, как вы с Вадиком чуть под взрыв не угодили?
— Так это же давно было, мам, целых три года назад. Будто мы теперь не знаем, как мало по руднику ходить: с оглядкой, по-горняцки. Шагни шажок да подумай часок. Вот!
— А сколько ты думал, когда в пруд упал?
— Не очень много, — ухмыльнулся Паня. — Понимаешь, идем мы с Вадькой по плотине, возле шлюза, смотрим — два бревна даром плавают. Вадька говорит: «Давай лес сплавлять». Бревна скользкие, вертятся… Вадька первый в воду упал. Я стал его вытаскивать — и тоже… А вода там холодающая, совсем как лед… Думаешь, мне самому приятно, что мы с Вадькой заболели? — Заметив, что этот рассказ, уже слышанный матерью, снова встревожил ее, Паня круто переменил тему: — Мам, ты, может, знаешь — «старые люди» в шахтенках на огородах малахит добывали или нет?
Но эта тема меньше всего интересовала мать.
— Что-то не слышала я такого… Наши деды тайно от хозяев копали железную руду, это верно, — ответила она, призадумалась, продолжая разглядывать Паню, и закончила: — А кто ж его знает, может, и малахит на случай попадался. Медный колчедан близко к старым огородам подошел, щека в щеку. А где колчедан, там и малахит.
Кончив завтракать, Паня вызвал по телефону квартиру Колмогоровых.
— Вадька, ждешь? Сейчас прибегу!.. На велосипедах? Выдумываешь! Надо на сортировочную станцию. Посмотрим, что Егорша для краеведческого кабинета собрал. Потом в школу пойдем экскурсию встречать. Придется на одиннадцатом номере… Ботинки почисти, галстук новый повяжи. Клади трубку, я уже кладу…