Берендеев Кирилл
Окно в доме напротив
Она не сразу открыла мне. Шаги затихли у двери, некоторое время она изучала меня через отверстие глазка. Наконец, решившись, щелкнула замком.
- Не ожидала тебя увидеть, - Ксения стояла на пороге, неприязненно разглядывая мою фигуру.
- Извини, я не вовремя.
- Ты всегда не вовремя. Что на сей раз? - новые объяснения, извинения? По-моему, для этой цели вовсе не обязательно было валяться в снегу. Впечатления ты не произвел.
Я принялся нерешительно отряхивать пальто.
- Да, я понимаю. Пожалуйста, впусти меня.
- Зачем?
- Прошу, пожалуйста, - я уронил перчатку и нагнулся. Когда поднял голову, Ксения нехотя растворяла дверь. Кивком пригласила следовать за ней и прошла в гостиную. Села в кресло, указав мне на диван.
- Если можно, покороче. Прошла всего неделя с нашего последнего разговора. Я еще не успела от тебя отвыкнуть.
- Я понимаю, - я сел на краешек дивана, затем только откинулся на спинку и взглянул на свою супругу.
Время для разговора было выбрано мной не слишком удачно, Ксения, видимо, и в самом деле еще не отошла от предыдущей нашей размолвки. Я действительно пришел слишком рано и в абсолютном измерении и в относительном: сейчас только начало вечера, у моей супруги могли быть запланированы дела, которые она не станет откладывать ради меня.
- Я жду, - напомнила Ксения. И выразительно посмотрела на часы. Я вздрогнул, поторопившись начать.
- Я хотел бы кое-что объяснить тебе... нет, не то, чтобы объяснить, просто... - слова изменили мне, заранее заготовленный и тщательно отрепетированный монолог оборвался, не успев начаться. - Видишь ли, мне надо рассказать тебе одну историю. По-хорошему, мне следовало начать этот рассказ много раньше. Но тогда...
- Историю о чем? - нетерпеливо спросила Ксения.
- Об окне.
- Что?
- Подожди, не перебивай, пожалуйста. Лучше вспомни. Конец сентября, жаркие погожие деньки. Ты догуливала последние дни отпуска. Я вернулся с работы позже обычного, - отмечался юбилей начальника. Ты заждалась меня, ты тогда была нежной, ты соскучилась и хотела... - ее губы сложились в подобие улыбки, тотчас, впрочем, исчезнувшей. - А после близости, помнишь? - я оставил тебя в постели одну, подошел к балконной двери и долго смотрел сквозь стекло. Ты спрашивала, что я вижу, я так и не сумел ответить тебе. Ты обиделась, решив, что я просто неудовлетворен нашей близостью... подожди, не говори ничего. Ты обиделась и ушла, а, вернувшись, снова застала меня стоящим у окна, по-прежнему не одетым....
Тебе, конечно, легко припомнить трехэтажное конторское здание, выстроенное год назад напротив нашего дома. Из наших окон особенно хорошо видно, что происходит в комнатах второго этажа. Там все время кипит бурная деятельность, до позднего вчера горит свет, служащие входят и выходят, спеша разнести новости, поручения, приказы. Посетители толкутся в коридоре и робко заходят в приемные, с почтением разговаривают с секретаршей, от которой зависит главное, - могут ли они попасть сегодня на прием к начальству. Этот дом занимает какая-то полугосударственная компания, я не знаю, чем она занята, я никогда даже не подходил к зданию со стороны вывески. Но судя по числу посетителей, это серьезная, ответственная компания, ведущая работу не только с подобными себе, но и с населением. Которое и выстаивает под дверями на всех трех этажах, образуя длинные медленно движущиеся к двери хвосты. Из наших окон хорошо видно томящихся в них людей, если быть терпеливым и внимательным, то можно узнать и скорость движения каждой очереди, и дальнейшую судьбу просителя, покинувшего ее. Ведь даже в кабинете самого главного начальства на третьем этаже нет штор, отгораживающих их мир от любопытных со стороны. Так что видны все беседы просителей с начальством; к слову сказать, если бы я вооружился терпением и прибегнул к помощи хорошей оптики, то смог бы, по движению губ каждого, уловить суть разговора.
Не дело не в этих беседах. И не в высоком начальстве на последнем этаже, сидящем в стандартных, ничем не отличающихся друг от друга кабинетах, и оттого, наверное, за время пребывания в них, ставшим таким же скучным и невыразительным, как и собственные апартаменты. Может, размышляю я порой, оно само чувствует свою невыразительность, или читают ее в глазах просителей, и от этого пытается казаться им и больше, чем есть, и куда значительней.
Дело в тех, кто приходит к нему. Не во всех, конечно, хотя прежде, когда здание это только обживали, я с интересом следил едва не за каждым: кто входит и выходит из кабинетов, как спешат по этажам курьеры, разнося почту, как работают или беседуют и пьют чай в минуты перерыва секретарши и как разговаривает по телефону и распоряжается бумагами их начальство. Возможно, не приглядывайся я так к обитателям и просителям того здания, все было бы иначе, и я никогда бы не увидел, а увидев, не узнал одну из просительниц, пришедшую на прием с десятилетним сыном.
Я, должно быть, как-то особенно выделил последние слова. Ксения подняла на меня глаза.
- Я так поняла... - начала она и замолчала на полуслове.