Нелетная погода

НЕЛЕТНАЯ ПОГОДА

Уже несколько дней подряд льет дождь, почти не переставая. Снег только недавно сошел, и от непрогретой земли несет стужей. Невольно берет горькая зависть: где-то давным-давно устоялись золотые дни — май на исходе! — где-то солнце, голубое небо… А мы здесь, на этом аэродроме, далеком от благодатных мест, сидим в сумеречной кладовой. Лица вокруг серые и угрюмые. Желчи у каждого на десятерых. Ядреные слова так и вертятся на языке, но никто не произносит ни звука. Изнывая от безделья, люди каждый день, с утра до вечера, нетерпеливо ждут одного — солнца, чтобы можно было расчехлить самолеты, вскрыть люки и начать полеты.

Капитан Федоров, начальник ТЭЧ эскадрильи, изводится больше всех. Он тут же, рядом с нами, в кладовой, за фанерной перегородкой. Сидит сейчас один, как мы считаем, нервно слушает убаюкивающий шум непогоды и мучительно решает, чем бы нас занять, пока длится ненастье. Капитан хлопотливый, беспокойный человек, забот у него всегда хватает. Наконец он подает голос:

— Формуляры у всех заполнены?

— У всех, — нестройным хором отвечаем мы.

Федоров тяжко вздыхает.

— Эх, пропадут посевы на полях…

Мы не видим, но знаем: сейчас капитан стоит у окна и взгляд его устремлен на пологий склон низенькой сопки. Там черный, как деготь, массив пашни.

— Пора быть всходам, пора… — снова долетает до нас.

Техник Маслаченко, обычно веселый и остроумный человек, резко бросил:

— Слышите, капитана всходы волнуют. Агроном! А что с нами будет, об этом молчит.

Капитан, видимо, не слышал этих слов. А может, и слышал, да промолчал. Мы тоже на реплику Маслаченко не отозвались. Никто вообще-то критически не относится к нему. Он умный парень, но взбалмошный какой-то. Капитан Федоров высоко ценит его ум и изобретательность, хотя нередко упрекает за легкомысленное отношение к жизни — слишком уж просто все достается Маслаченко. Инженер полка однажды в присутствии всех обещал ему: «Сдаст Сатаев в академию, ты у меня первый претендент на выдвижение». Такая похвала нам, рядовым техникам, не снилась да вряд ли когда-нибудь и приснится…

Тяжелый, сырой воздух хлынул в кладовую — кто-то открыл дверь. Наверное, дежурный по стоянке рядовой Кальцын. Мерзнет, бедолага, то и дело заходит погреться. Кто-то сонно протянул: «Есть там дровишки, Кальцын? Затопил бы, дружок, печку».

Вместо приятного тембра Кальцына в каптерке раздался могучий бас комэска:

— Евгений Иванович здесь?

Это было так неожиданно, что все встрепенулись. Из-за перегородки выскочил Федоров:

— Товарищи офицеры!..

— Сидите, сидите. Льет?

— Льет, чтоб ему провалиться!

От штаба до аэродрома комэск шел пешком. В такую грязь два километра пешком! Вероятно, произошло что-то весьма важное. Любопытство охватило всех. Майор и капитан прошли в кабинет. Вначале они говорили вполголоса, но затем голоса становились все громче и громче.

— Знаю, что надо форсировать, знаю, что планы трещат, — соглашался Федоров, — но у «пятерки» большой расход масла. Не могу я ее на маршрут выпустить.

— А раньше о чем думали? — голос комэска натянут, еще немного, и он ему даст волю. — Рембаза-то под боком!

— Не я владыка над всем… — в голосе капитана чувствовалась беспомощность. — Заявки эти, пока туда-сюда, а тут дождь еще шпарит…

— Сейчас нельзя отогнать?

— Какое там! Аэродром, сами знаете, грунтовый, размыло небось.

— Можете хоть на собственном горбу по частям на рембазу перетаскивать, но «пятерка» должна летать, как погода установится. Эскадрилью поднимать надо, все до единого самолета! Скоро учения, Евгений Иванович!

Разговор назревал крупный. Бесшумно, один за другим мы вышли на улицу. Жалко было Федорова: непосильная возлагалась на него задача. И о командире думали. Комэск вообще-то простой человек: и посмеется с нами, и накричит, когда есть за что. Всегда — будь во гневе ли, в веселье ли — все равно, если уж он приказ отдавал, то лишнего не позволит. Что сейчас стряслось с ним? Может, был все-таки выход из создавшегося положения, и он даже знал его, но ему хотелось, чтоб мы сами додумались? Майор любит иногда подкинуть нам головоломную штучку для того, чтоб у нас, как говорит он, не ржавели шарики. Перебрали разные варианты, так ничего и не смогли придумать. В самом деле, не по частям же перетаскивать самолет за десятки километров!

А Маслаченко, казалось, был отрешен от окружающего. Мимо нас прошел маслозаправщик. Все шарахнулись в разные стороны: из-под колес далеко разлетались брызги. Только Маслаченко не сошел со своего места. И вдруг, вроде бы ни с того ни с сего, кинулся вслед за машиной.

Маслозаправщик шел с небольшой скоростью, осторожно объезжая рытвины, заполненные водой. А Маслаченко бежал прямо по лужам, то и дело спотыкаясь. Ему было тяжело. Он сбросил куртку, фуражку. Помогло мало, и лейтенант начал отставать. Теперь уже, не выдерживая бездорожья, задыхаясь, побежал точно по колее. А когда поскользнулся, упал, мы подумали: не встанет, не хватит у него сил. Но Маслаченко, поднявшись с величайшим трудом, снова, уж совсем медленно, почти шагом, пошел за машиной, которая все отдалялась и отдалялась.

Только в конце стоянки маслозаправщик остановился. Маслаченко, отдышавшись, сел в кабину. Машина скрылась за самолетами.