Ласкин Борис
СВАДЕБНЫЙ ПИРОГ
Мы все любили ее — и я, и Сергей, и Димка. Случилось так, что и встретили мы ее все вместе. Она вышла с подругами из подъезда института, и все они взялись за руки и пошли по самой середине улицы. Они шли, смеясь и что-то распевая, и шоферы объезжали их, стараясь не нарушить этот веселый строй.
Она шла в центре и была так красива, что об этом можно писать отдельно.
Мы невольно остановились.
— Братцы! — тихо сказал Димка. — Посмотрите!..
— Я никогда в жизни не видел таких девушек! — сказал Сергей.
— Да. Ничего, — сказал я сдержанно. Я боялся открыться сразу, и, кроме того, сдержанность уже в те годы казалась мне лучшим украшением мужчины. — Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей! — сказал я, приходя в восторг от собственной хитрости.
На следующий день мы встретили ее снова. Она медленно шла по аллее, держа под мышкой портфель и старательно обрывая лепестки ромашки. Первым ее опять заметил Димка.
— Братцы, — сказал он, — мы погибли. Она гадает на ромашке: любит, не любит…
— Он вас не любит, — сказал я.
— Кто он? — рассеянно спросила она и улыбнулась.
Она посмотрела на каждого из нас, и мне уже тогда показалось, что Димка удостоился самого долгого взгляда.
— Вы ошибаетесь, — сказала она, — я просто гадала, сдам я завтра зачет?
— А что у вас завтра? — спросил Димка.
— Органическая химия.
— Я дам вам свои конспекты, — быстро предложил Димка.
— Если у вас подробные конспекты, я с удовольствием воспользуюсь ими, — сказала она Димке. — Будете проходить мимо, занесите.
— Куда? — спросил Димка. Он уже шел напролом.
— Студгородок. Второй корпус, второй этаж, комната пять.
— А как вас зовут? — спросил настырный Димка.
— Елена, — ответила она.
— Понятно. Значит, Леночка, — догадался Димка, — до свидания.
Она улыбнулась нам и ушла.
— Братцы, так начинается личное счастье, — задумчиво сказал Димка.
С этого, действительно, все и началось. Сперва Димка отнес ей конспекты. И она сдала зачет. Потом мы пришли к ней в гости. Каждый из нас принес цветы. Потом мы вместе ходили в театр, ездили за город и вместе катались на лодке. И тогда же, я помню, был этот случай, когда, нагибаясь за сорвавшимся веслом, я, как бы невзначай, поцеловал ей руку. Сергей это заметил. Он строго посмотрел на меня и сказал:
— Трое в лодке, не считая собаки!
Итак, мы любили ее. Каждый по-своему, но все нежно и бескорыстно. И она отвечала нам милым и добрым чувством.
А потом началась война. И я, и Сергей, и Димка уезжали одновременно. Мы пришли к ней в последний раз. И решили так. Если хотя бы один из нас будет в Москве, он непременно зайдет к ней и проведет с ней вечер, а стол будет накрыт для четверых.
Во время войны мы встречались не все. Но на столе стояли четыре прибора. И тому, кто в редкий вечер был с ней, казалось, что все опять в сборе, что мы никогда не разлучались и что мы обязательно встретимся.
Так было долго. Однажды мы приехали в Москву вместе с Сергеем, мы были оба на 1-м Белорусском. Мы пришли к ней, и стол был накрыт для четверых. Мы вспомнили Димку добрым словом, и тут она прочла нам его письмо. Он писал, что его отзывают с фронта, что он будет военпредом на заводе в ста километрах от Москвы.
Я помню, мы вздохнули с Сергеем, а она улыбнулась и сказала:
— Мальчики, все остается по-старому.
Но в ее глазах мы уже видели Димку. У нее были такие глаза, что об этом можно писать отдельно.
Все произошло в ноябре. Мы с Сергеем приехали в Москву получать награды. Она дала телеграмму Димке, и он тоже приехал на праздники.
Итак, мы опять были в полном сборе. Она хотела пригласить подруг, но мы наотрез отказались. Мы сказали: пусть будет так, как было!..
Она надела самое лучшее платье и была прекрасна.
Мы рассказывали каждый о себе и расспрашивали Димку о его заводских делах. И тогда она вдруг сказала:
— Друзья! Я приготовила для вас невиданный пирог. Он скоро будет готов.
И тогда я сказал:
— Леночка! У меня есть предложение…
— Какое? Тогда я сказал:
— Леночка! Сергей, и Димка, и я — мы очень любим вас…
— И я люблю и вас, и Сергея, и Димку, — сказала она просто, но мне показалось, что она боится обидеть кого-то двоих, но кого, я еще не знал.
— Нет-нет, вы слушайте, — продолжал я, —давайте сделаем так. Возьмите монетку и запрячьте ее в пирог. А когда пирог будет совсем готов, один из нас разрежет его на три равных части. Мы возьмем каждый свою часть, и тот, кому попадется монетка, тот будет признан сегодня самым лучшим, самым главным и самым…
— И самым достойным, — сказал Сергей. Лена пожала плечами, улыбнулась и сказала:
— Хорошо. Давайте свою монетку… Она вышла, и мы остались втроем.
— Она прекрасно выглядит, — сказал Сергей.
— Она всегда прекрасно выглядит, — сказал Димка.
— Вот так-то… — начал я и замолчал.
Разговор не клеился. Сергей достал папиросы. Димка сел за пианино и начал что-то играть. Он явно волновался, но старался это скрыть.
— Перестань вертеть тарелку, — сказал мне Сергей, — у меня впечатление, что ты нервничаешь…
— Я совершенно спокоен, — сказал я, — кстати, для того, чтобы получить полное удовольствие от папиросы, нужно ее зажечь. А пока ты зря затягиваешься — дыма не будет.
