Предисловие
Такой смешной великий утешитель
Его простые рассказы о чудесах дарят нам свободу, нежность и веселую отвагу.
Он живет рядом с нами, как оказалось, уже семьдесят семь лет. Тихий и непредсказуемый, озорной и облагораживающий, как привидение в старинном шотландском замке. Кинорежиссер Георгий Данелия. Имя, которое целые поколения зрителей узнавали позже, чем успевали стать пленниками его мира, таинственной страны, извлеченной его воображением из сценариев и романов русских, французских, грузинских…
Его мир похож на страну из песен Булата Окуджавы, на Грузию поручика Амилахвари из его «Путешествия дилетантов», — идеальное укрытие и убежище для поэтов и влюбленных. Мир, где правит Красота, приказывает Дружба, судит Благородство, а сдобренное перцем печали веселье, как легкий хмель, снимает драматизм обычных человеческих отношений.
Так бывает часто, когда далекая родина предстает главными своими качествами: не то что не видно недостатков, но видна суть. Московский грузин, полноправное дитя двух самостоятельных культур — грузинской и русской, — Георгий Данелия видит и пленительную разницу в характерах и привычках, и сходство в доверчивости и ранимости. Грузин проявляется в его фильмах внешне: если горе или радость так велики, что могут стать разрушительными, он переводит, переливает чувство в другой сосуд — в музыку чаще всего. И бесстрастный древний хорал стягивает готовое раскричаться горе в строгую форму, как в эпизоде смерти старого врача (Серго Закариадзе) в «Не горюй!». Но более всего — в его отношении к миру, в мировосприятии, в которое у него, как у всякого нормального грузина, заложен ген Руставели. Мир как поприще рыцарской дружбы и дружба как панацея от всех зол и обид — вот что делает грузинским даже фильм «Я шагаю по Москве». И вместе с художественными достоинствами приносит фильмам Данелии успех у отечественного зрителя и за рубежом.
Георгий Данелия не подвергался привычным для советского художника гонениям и не заслужил почетного звания диссидента. На его фильмах вместе со всем неизбалованным советским зрителем смеялись и те, от кого зависела судьба кинематографиста и зрителя. Последовательно замалчиваемый при советской власти, он не стал любимцем прессы и после ее падения. Постоянство проявляет к нему, вернее к его фильмам и персонажам, только зритель. Ведь фильмы Данелии не просто помогают жить. Они помогают жить достойно.
Благодаря этим веселым драмам, комедиям, полным печали, мы узнавали, как величав, как по-королевски щедр может быть бедный шофер (Фрунзик Мкртчян) из города Дилижана; что старый шарлатан может обернуться настоящим королем Лиром, а водевильная парочка влюбленных — свидетельствовать о мимолетности человеческого существования и неотвратимой поступи Рока («Не горюй!»). И еще раз убеждались, что в кино личность актера важна не менее, чем его талант и мастерство. Может быть, именно поэтому абсолютной кинозвездой на фоне других безусловных звезд здесь был Евгений Леонов, для которого фильмы Данелии были своего рода вечным бенефисом — столь разные роли сыграл он у этого режиссера, называвшего Леонова своим талисманом.
А сколько актеров могли бы назвать своим талисманом Георгия Данелию! Вахтанг Кикабидзе и Фрунзик Мкртчян, Софико Чиаурели и Анастасия Вертинская, великие Серго Закариадзе, Сесилия Такаишвили, его родная и любимая тетя Верико Анджапаридзе… Одних он открыл, другим дал шанс или просто запечатал в целлулоидную бутылку вечности их неповторимость.
Воспитание чувств, которого из-за слова «воспитание» так боятся нынешние деятели культуры, необходимо человеку, как постановка слуха. Кино вслед за литературой и театром, живописью и музыкой открывает и развивает в человеке качества и возможности, которые без этого вмешательства могут остаться втуне, заглохнуть или не быть никогда обнаруженными.
Показательно, что студент архитектурного института круто изменил свою биографию, отказавшись участвовать во всесоюзном строительстве «хрущеб» и став кинорежиссером. Был конец 50-х, начало нового времени в мировом кино. Новое время определили люди. Они принадлежали к разным поколениям и говорили на разных языках. Общим было только время, опыт страшной мировой войны, опыт великой войны, показавший всю хрупкость, но и единство нашего мира.
Неправильно определять поколения художников только по их участию во взрослой жизни. Дети и подростки времен Второй мировой, те, кто оказался восприимчив к науке сохранения энергии добра в неблагоприятных для этого условиях, став взрослыми, словно восполняют недостаточность этой энергии в окружающем мире. Их немного, меньше, чем тех, кто собственный страх и отсутствие мужества прикрывает в своих произведениях жестокостью и неверием.
Мы жили в несвободной стране. Да и где она, эта страна, где твоя свобода не ущемляет ничьей другой? Но по логике парадокса и с Божьей помощью среди нас было гораздо больше свободных, чем принято думать, из-за того, что свободные люди объединяются редко и с большим трудом. И склонны к высокомерной жалости к «другим». Данелия своими фильмами спасал от надменности, сбивал снобизм и спесь: в его мире дух дышит где хочет, не заботясь о торжественной обстановке и серьезной внешности. Сейчас, когда юбиляр признался зачастившим к нему журналистам в том, что его кумиром был Феллини, особенно стало видно сходство их дарований: видеть трагическое в смешном и смешное — в страшном. И сообщать зрителям собственную веселую отвагу, свободу и нежность.
