— Входи, присаживайся! — Оплывший, с красным от жары лицом кадровик швырнул на стол основательно потрепанную папку, принялся развязывать на ней тесемки.
— Я постою, — буркнул Максим, мельком посмотрел на свое личное дело, прислонился к прохладной, покрашенной депрессивной синей краской стене, перевел взгляд на окно.
Клочья паутины между рамами, два высохших на солнце тополиных листа, запутавшихся в решетке, — сколько раз за последний месяц он видел эту картину? Сегодня третий или четвертый? Ну да, четвертый, точно. Первые три закончились знакомством с очередными записями в служебной карточке — обычный и два строгих выговора подряд. Чем закончится сегодняшний визит в кадры? Третий строгач и логическое продолжение — неполное служебное соответствие? Или будем и дальше мотать друг другу нервы — ограничимся обычным выговором? Причины командование придумает самостоятельно, в штабе целая орава креативщиков впахивает, такие формулировки выдает — куда там заголовкам в желтой прессе! Так что рассиживаться нечего, все закончится очень быстро, как и неделю, и две назад. Почитаем, откомментируем — и на выход, подальше из душного, пыльного помещения.
Максим сделал вид, что зевает, покосился на кадровика-майора. А тот копался в извлеченных из папки бумагах, рассматривал каждую так внимательно, словно видел ее впервые в жизни. «Давай, не тяни», — Максим едва не выпалил это вслух, когда майор оторвался от созерцания служебной карточки.
— Ну, и что мне с тобой делать, Логинов? Тут у тебя целый букет нарушений, икебана какая-то, извиняюсь за выражение. Ни у кого больше такого нет. Ведь говорили, просили, как человека…
Максим речь кадровика знал наизусть, поэтому бесцеремонно оборвал старшего по званию. Чего бояться — за «пререкание» и «неподчинение старшему» выговор уже есть, можно сократить светскую беседу, свести ее к короткому диалогу.
— Рапорт писать не буду, — заявил Максим, посмотрел на приоткрытую дверцу набитого папками сейфа, уже заранее зная, что услышит в ответ. Пусть помучаются, сволочи, не дождутся. Давайте, лепите третий строгач, предупреждение о неполном служебном соответствии, и будет вам как зимой. Одно решение гарнизонного суда об отмене всех дисциплинарных взысканий уже есть, будет и второе, и третье… Сколько понадобится, столько и будет.
«Сам не уйду», — в очередной раз мысленно повторил Максим и снова посмотрел за окно. Серый бетонный забор с «егозой» поверху и толстый ствол тополя — вот и весь пейзаж, знакомый и отвратительный до тошноты. Как и те слова, которые он услышит сейчас от вынужденного «оптимизировать» личный состав кадровика. И даже не сразу понял, о чем тот говорит, пропустил первые слова мимо ушей, самоуверенно решив, что и так знает ответ.
— Да не пиши, не пиши, черт с тобой, — не поднимая глаз от вороха документов, как-то очень спокойно, даже лениво ответил майор.
Максим уставился на кадровика, ухмыльнулся, пользуясь тем, что взгляд начальства устремлен в сторону. Это что-то новенькое — ни криков, ни угроз, так мирно их общение никогда не протекало. Даже не отчитал за форму одежды «номер восемь», впрочем, за это выговор тоже уже был. «Интересненько». Максим уже не торопил события, ему не терпелось узнать, какая подлянка ждет его на этот раз.
— Не пиши, — повторил майор, посмотрел наконец на посетителя и почему-то вздохнул.
Сгреб со стола бумаги, аккуратно сложил перед собой. Потом взял огрызок карандаша, покрутил в пальцах, отложил, полез зачем-то в ящик стола. Он явно не решался продолжать разговор, а Максим помогать кадровику не собирался, терпеливо ждал развития событий.
— Сколько тебе осталось?
Ответ на этот вопрос майору был отлично известен, но Максим, подчиняясь правилам игры, все же сказал:
— Полтора года.
— Вот и служи, — неожиданно быстро подхватил диалог майор. — Спецов и так почти не осталось, уволь няться никто тебя не заставляет. Служи, — еще раз сказал он и захлопнул ящик стола.
Максим даже растерялся — он не знал, как реагировать на услышанное. А кадровик снова углубился в чтение давно наизусть выученных бумаг и одновременно продолжал говорить ровным и нудным голосом:
— Звание очередное в срок получишь, а там, сам знаешь, жизнь с чистого листа начнется. Все взыскания аннулируются, чист будешь, аки слеза младенца. Квартиру получишь, ну и все как положено. Да сядь ты уже, не стой над душой.
Присесть и правда не мешало, настолько невероятным было то, что выдал сейчас кадровик. Максим отклеился от стены, шагнул к стулу и уселся на него не как обычно — верхом, а нормально, «по-человечески», как сказала бы Ленка. «Не поверит», — подумал Максим, представляя реакцию жены на то, что сказал сейчас майор. А тот монотонно продолжал:
— Ну, бывает, погорячились, сам понимать должен. Я что, сам, что ли, по своей инициативе, оргштатные провожу? Да у меня за каждого из вас чуть не до драки с командиром доходило, веришь? — неожиданно горячо и искренне высказался кадровик и пристально посмотрел на Максима бесцветными глазками из-под белесых редких бровей.
«Не верю». Максим еле сдержался, чтобы не произнести это вслух, лишь кивнул головой неопределенно. Он все пытался понять: где поганка зарыта? Так не бывает — летом не идет снег, люди не летают, как птицы, а вот так взять и резко сдать назад могло заставить командование что-то очень важное. Даже не так — непонятное и неожиданное, пугающее своей внезапностью. Осталось только выяснить, что именно и почему именно капитану Логинову отведена не последняя роль в этом спектакле. Майор между тем сложил все бумаги в папку, аккуратно завязал узелок из растрепанных тесемок, повернулся к сейфу, покопался там с минуту, обернулся и, как фокусник, извлек из воздуха початую бутылку водки и два почти чистых стакана.
