Пяйви Ненонен
Лошадиные романы
В юности многие отталкиваются от своего детства, всячески открещиваются от него в попытках доказать себе и окружающим свою взрослость. Но у меня была и другая причина для такого отталкивания: у меня тогда появилось много русских друзей и знакомых, которым я с восхищением смотрела в рот. Все они в детстве так или иначе хлебнули горя, кто от беспросветной бедности, кто от пьянства и развода родителей... Мне было неловко за свое детство в спокойной, благополучной Финляндии, за материальную обеспеченность, за "слишком нормальную" семью, где родители не пьют, не курят и не разводятся, и вообще за отсутствие каких-либо громких событий. Детство и детство! Довольно скучное, ничем не замечательное, никакое. К тому же я прямо-таки рвалась тогда адаптироваться к реалиям русской жизни и все, выходящее за ее рамки, безжалостно сбрасывала за борт.
Но вот я живу в России уже лет семь, и хотя порой приходится слышать: "не наш ты, не русский ты человек", некоторая адаптация все же произошла. По крайней мере, никакой своей чуждости, иностранности я не ощущаю. Влилась в пейзаж. Под этим "не русский" тут подразумевается не принадлежность какой-то иной нации, а определенные душевные качества, вернее, их отсутствие. Я финка. Говорят, есть и другие подобные мне оригиналы (чтобы не сказать маргиналы), переехавшие из Финляндии в Россию. Даже в Петербурге есть, только я не знакома с ними. Но среди них - наверняка единственная инвалид по зрению, без нормального заработка, зато с хронической административно-бумажной невезучестью. Похоже, все мы являемся некоторым естественным, хотя и слабым противотечением того потока русских, который устремляется из России в Финляндию.
Как бы там ни было, теперь отпала необходимость сбрасывать что-либо за борт, и я могу оглядываться на прожитое детство без особых судорог и гримас.
В русской литературе последних десятилетий, изобилующей мемуарами, есть великое множество симпатичных воспоминаний о детстве. Я думаю, потому, что всякое детство стоит того, чтобы о нем писали. Там, в детстве, сходятся все нити жизни. Подходить к своему детству надо не с парадной "анкетной" стороны, надо приближаться сзади, идти дворами, черными ходами, втискиваться в какие-то ворота, залезать на крыши и, наконец, найти какую-нибудь щель или трещину и осторожно прильнуть к ней...
СЕМЬЯ
Мой папа - технарь. Ясная голова, золотые руки... Причем золотые в современном смысле: насчет что-то отремонтировать, наладить или построить. Зато к художественной литературе он глубоко равнодушен. Он любит говорить: "В детстве я прочитал одну книгу, но уже не помню, как она называлась и о чем она была".
Еще хуже обстоит дело с изобразительным искусством. Тут отношение папы прямо-таки враждебное. Как-то к нам заехали моя знакомая из Хельсинки и ее муж. Папа только что отгрохал свое новое детище - бассейн, вода которого частично согревается солнечной энергией. Он стал показывать все это великолепие гостю. Тот оказался благодарным и, главное, понимающим слушателем, добросовестно изучал все краны и трубы и задавал умные вопросы. Словом: они прекрасно провели время, пока мы обсуждали свои бабские дела. После того как гости уехали, папа спросил меня, кто этот молодой человек по профессии. Я ответила, что художник. Лицо папы вытянулось: "Художник?! А мне он показался порядочным человеком".
Когда моя сестра Сари, которая очень хорошо рисовала, кинулась после гимназии подавать заявление в художественный техникум, папа промолчал. Но, видимо, родительские воздыхания дошли до Бога. Сари не поступила. Зато без труда поступила в университет и пошла по моим стопам, на филологию. Бедный папа и теперь промолчал, хотя кафедра русского языка и литературы его не очень-то вдохновляла.
Но я забегаю вперед.
В современном западном мире очень немногие сами построили свой дом. Разве только строительством дач люди занимаются сами, да и то... А вот папа мой сам построил свой дом. Ему тогда было тридцать лет. Молодой рабочий с женой и двумя маленькими детьми на шее. Уж не знаю, почему он именно в тот период своей жизни решил взять деньги в кредит и начать строительство.
В начале были чертежи. Я их уже помню. Мне тогда было года три. Помню мамину воркотню насчет этих чертежей. То ли она ревновала к ним, то ли считала папины планы авантюрой. Я подходила к папе, дергала его за рукав: "Не делай чертежи. Нельзя. Мама сердится".
Потом стройка... Ее я тоже помню. Она находилась в двух шагах от краснокирпичной трехэтажки, где мы снимали квартиру. (В центре поселка стояли такие мрачноватые дома для заводских рабочих.) Мы шли на стройку с термосом, с булочками и с моими игрушками. Для меня стелили одеяло где-то в поле зрения родителей, и я, насколько помню, смирно играла и скучала на своем месте, пока родители работали, папа что-то сверлил и, перекрикивая шум, командовал мамой.
Дом получился хороший, крепкий: четыре комнаты, довольно просторная кухня, баня... Во всем виден папин стиль - четкие линии, какая-то функциональность без лишних сантиментов и ненавязчивая, но асимметрия. В этом доме протекло мое детство. Дом действительно был нашей крепостью. Как говорит моя крестная, у человека должен быть не личный фронт, а личный тыл.
