Кэвэв шел, с трудом вытаскивая ноги из рыхлого снега. Позади оставался кривой след — беспощадное свидетельство возраста человека. Лет двадцать назад цепочка снежных ямок от ног казалась вычерченной по длинной ровной линейке на розовом снегу. Кривая линия следов напоминала Кэвэву о том, что ему пора проведать склад погребальных дров, укрытый над таежным озерком в потаенном месте. Свой дровяной запас старик держал в секрете, о нем не знала даже жена. С годами дерево стало сухим, березовые поленницы потемнели…
Кэвэв присел отдохнуть.
Как прекрасна тайга! Даже такая редкая и мелкая, как здесь, на самой границе тундры. И деревья похожи на северных людей — коренастые, крепко держащиеся за землю. Попробуй выкорчуй вон ту иву! Придется переворошить всю землю, долбить ломом вечную мерзлоту.
Кэвэв встал и зашагал дальше, стараясь аккуратно ставить ногу, чтобы не провалиться в снег. Он глубоко вдыхал свежий воздух, и легкая боль в груди была сладостной. Свежесть, верил старик, разглаживает морщины в легких, отслаивает наросший за многие десятилетия черный табачный налет.
Неожиданно в воздухе почуялось что-то новое, необычное, странное. Кэвэв приостановился, прислушался.
Так он делал всякий раз, когда в таежных дебрях что-то настораживало его. Словно внутри существовал какой-то второй человек, который всегда был начеку, чуткий, как тугая тетива лука.
В те годы, когда Кэвэв еще охотился в тайге, этот умный двойник работал круглые сутки, приносил ему славу лучшего добытчика пушнины. И теперь, когда Кэвэв почувствовал запах дыма, услышал людские голоса, увидел высокое пламя, он догадался о случившемся, и силы покинули его. Он свалился возле разоренной поленницы.
Подбежали люди, подняли старика и понесли к огню.
Кэвэв отбивался, рвался, но люди были сильные и крепкие.
— Дедушка, да ты что? — удивленно кричал самый большой, в собачьей меховой шапке. — Что ты брыкаешься? Чего ты боишься? У-у, дикий какой!
— Сама ты дикий! — закричал ему в лицо Кэвэв. — Дикий и дурной человек. Взяли мои дрова! Жаловаться буду в Москву! Бумагу напишу!
— Пиши, пиши, — ласково сказал большой, усаживая старика на проталину от огня. — Жадность свою покажи Москве.
Кэвэв увидел близко от себя высокое, чистое, чуть синеватое сильное пламя и над ним, над этим священным огнем, большое закопченное ведро с клокотавшим варевом. Это было кощунство.
— Зачем так обидели? — выкрикивал старик сквозь слезы. — Почему взяли? Сколько дров вокруг — вали да руби…
Высокий парень присел рядом.
— Извини, старик, — сказал он взволнованно. — Не знали, что это твои дрова. Завтра утром нарубим… Ребята устали. В наледь попали, промокли. Надо было обсушиться. А тут — дровяной склад. Вернем дровишки, не сердись.
Кэвэв вдруг понял, что до этого высокого парня не доходит самое главное
— какие дрова он сжег, на каком огне варит суп в закопченном ведре.
— Не простые это дрова, — всхлипнув, сказал Кэвэв.
— Знаю, — отозвался высокий парень, сдвигая собачью шапку на затылок.
— Таких дровишек поискать. Может, деньги заплатить?
— Да что я, на деньгах твоих буду гореть? — с болью воскликнул старик.
— Не понимаю, — сказал высокий парень, виновато улыбаясь.
— Понимать нечего! — ответил Кэвэв. — Когда помру — на чем буду гореть? Сожгли мои погребальные дрова!
Он мечтал: огонь будет жарким, высоким и бесцветным. Это будет хорошее пламя — свидетельство хорошо прожитой жизни…
— Извини, дед. Если бы мы знали… Как же так получилось? Игнат!
На зов прибежал молоденький паренек. Он держал в руке дымящийся котелок с гречневой кашей, заправленной колбасным фаршем. Содержимое котелка Кэвэв безошибочно определил по запаху.
— Кто дал распоряжение взять эти дрова? — спросил высокий.
— Вы, товарищ Петров, — быстро ответил Игнат. Петров опустил голову.
— Верно, я распорядился. — Он повернулся к старику. — Один я виноват. Можешь меня наказывать как хочешь.
— Как я тебя могу наказать?
Понемногу к Кэвэву возвращалось спокойствие. Священные дрова, конечно, сожгли не из озорства, а по необходимости. Да и откуда этим русским знать древний их обычай.
— Мы тебе нарубим новых дров, — пообещал Петров. — Не сердись, старик. Поужинай с нами.
Кэвэву подали большую алюминиевую ложку. Когда в тайге предлагают еду
— грех отказываться. Он принялся за кашу, черпая ее из общей миски.
Костер пылал, кое-где дрова уже прогорели, и синий пепел вздрагивал от мощного потока теплого воздуха.
— Я знаю, как хоронили в старину чукчи, и эскимосы, и коряки… А вот такое — впервые мне попадается, — заметил Петров.
— А я из старинного рода кереков, — заговорил Кэвэв, — мы давно смешались с чукчами и коряками. Только речью отличались да некоторыми обрядами. И покойников хоронили по-своему. Сейчас, правда, все совершают обряд по-новому, в ящиках хоронят. А раньше пылали костры в лесотундре. Особенно когда мор или голод. Снег таял в лесах от жарких погребальных костров!
Кэвэв рассказывал с увлечением, но вместо почтительного интереса ловил в глазах слушателей ужас.
— Красиво было… — задумчиво закончил свой рассказ Кэвэв и взял сигарету, предложенную Петровым.
Он наблюдал, как геологи готовили ночлег, разбивали палатки, расстилали внутри оленьи шкуры и спальные мешки.