Не знаю, вызвала ли история Дрейфуса>[1] еще где-нибудь столько шуму, сколько в Касриловке.
В Париже, говорят, тоже бурлило, как в котле. Газеты писали, генералы стрелялись, молодые люди носились по улицам как сумасшедшие, кидали в воздух шапки и вытворяли черт знает что. Один кричал: "Вив Дрейфус!", другой кричал: "Вив Эстергази!" А пока суд да дело, евреям, как водится, досталось, их чернили, смешивали с грязью. Но столько душевной муки, столько обиды и позора, сколько вынесла из-за этого дела Касриловка, - Париж не испытает до самого пришествия мессии.
Откуда в Касриловке проведали о Дрейфусе - об этом не спрашивайте. А почему там, скажем, знают о войне, которую англичане вели с бурами? Откуда там знают, что творится в Китае? Что роднит касриловцев с Китаем? Большие дела, что ли, ведут они с миром? Чай получают они от Высоцкого из Москвы, а желтую летнюю ткань, которая называется "чешун-ча">[2], в Касриловке не носят, - не по карману. Слава богу, если летом есть возможность носить накидку хотя бы из парусины, а то волей-неволей ходят совсем безо всего, то есть, прошу прощения, в одних портках с надетым поверху ситцевым арбеканфесом, и тем не менее потеют в свое полное удовольствие, было бы только жаркое лето.
И все-таки остается тот же самый вопрос: откуда Касриловка пронюхала про историю с Дрейфусом?
От Зейдла.
Зейдл, сын реб Шаи, - единственный в городе выписывает газету "Гацфиро", и от него узнают все, что происходит на белом свете нового, то есть не от него, а через него. Он им читает, а они тут же переводят, он рассказывает, а они друг другу истолковывают, он сообщает, что написано, а они оттуда часто извлекают нечто совсем обратное тому, что написано, потому что они лучше понимают.
И был день, и пришел Зейдл, сын реб Шаи, в синагогу и рассказал историю о том, как в Париже судили еврея-капитана, какого-то Дрейфуса, за то, что он выдал кому-то важные государственные бумаги. Сообщение это в одно ухо вошло, в другое вышло. Один только мимоходом брякнул:
– Чего ни делает человек ради заработка?
Другой злорадствовал:
– Так ему и надо! Пусть еврей не лезет в верхи и не путается с царями!
Позднее, когда Зейдл пришел и рассказал совсем заново всю историю, что все это дело попросту клевета, что еврей-капитан, этот самый Дрейфус, которого сослали, невинен как агнец, что это подлая интрига каких-то генералов, повздоривших между собой, - тогда уже городок несколько заинтересовался этим делом, и Дрейфус стал касриловцем. Где останавливались двое, он оказывался третьим.
– Слышали?
– Слышали.
– Сослан пожизненно.
– На вечное поселение.
– Ни за что ни про что!
– Навет!
Еще позднее, когда Зейдл пришел и рассказал, что дело, очень даже вероятно, будет судом разбираться заново, что нашлись такие добрые люди, которые берутся доказать миру, что вся эта история была ошибкой, Касриловка всколыхнулась, заходила ходуном. Во-первых, Дрейфус ведь "наш", и, во-вторых, с какой такой стати там, в Париже, могла произойти такая мерзкая история? Фу, уж больно неподобает она "франц-усикам"! И начались споры и препирательства, бились об заклад: один утверждал, что дело будет пересматриваться заново, а другой оспаривал - нет, после решения суда дела не перевершат, приговор вынесен - пиши пропало...
Дальше - больше, люди перестали ждать, покуда Зейдл удосужится доползти до синагоги, чтобы рассказать новости о капитане Дрейфусе, и начали ходить к нему домой. Потом не стало терпения ходить к нему домой, и начали ходить с ним вместе на почту, там получали газету и там же на месте ее прочитывали, и там же на месте еще раз и еще раз все пережевывали, шумели, галдели, спорили и говорили все вместе, как обычно. Не раз господин почтмейстер намекал им, очень вежливо, правда, что почта не синагога, да простится мне, что рядом помянул.
– Тут не жидовская школа, жиды пархатые, тут не кагал, шахер-махеры!..
Эти слова трогали их не больше, чем Амана - грохот трещоток>[3]; он их осыпал бранью, а они читали "Гацфиро" и говорили о Дрейфусе.
И не об одном только Дрейфусе говорили в Касриловке. Каждый раз прибавлялся новый персонаж: сначала "Эстергази", потом "Пикерт", следом генералы "Мерси", "Пели", "Гонзи">[4] и при этом была высказана догадка, что у "франц-усиков" имя генерала обязательно заканчивается на "и". И тогда один ехидно спросил:
– Ну, а с Будефером>[5], что ты будешь делать?
– И что ты думаешь? Он таки вылетел в трубу.
– Туда им и дорога.
И были в Касриловке еще две личности. Их весь город полюбил, души в них не чаял, это были - "Эмиль Золь" и "Ламбори">[6]. За "Эмиля Золя" каждый принес бы себя в жертву, шутка ли сказать - "Эмиль Золь"! Явись Эмиль Золя, к примеру, в Касриловку, весь город вышел бы ему навстречу с этаким "добро пожаловать", его бы на руках носили.
– Что вы скажете о его письмах?
– Жемчужины! Алмазы! Брильянты!
И "Ламбори" они возносили до небес. Народ восторгался, приходил в раж, упивался его речами. Хотя никому в Касриловке не доводилось его слышать, но своим умом они дошли до того, что говорить он, должно быть, мастер.
Не знаю, ждала ли так семья Дрейфуса в Париже его возвращения с того милого острова, как дожидались его касриловские евреи. Можно сказать, что они вместе с Дрейфусом плыли по морю - буквально чувствовали, как они плывут: вот поднимается шторм и раскалывает море, раскидывает во все стороны, волны плещут и бросают корабль, как щепку, вверх и вниз, вверх и вниз.