Доктор Ледегер

— Вы видели молнию? Должно быть, что-то стряслось на центральной электростанции. Вон там, над теми домами.

Несколько человек остановилось, обернувшись в ту же сторону. Над городом неподвижно висели тяжёлые тучи, чёрной крышкой накрывшие всю долину, — чад, поднимавшийся от крыш и не дававший звёздам позабавиться, глядя на человеческие глупости.

Снова что-то сверкнуло — от вершины холма до самого неба — и пропало.

Бог знает, что это могло быть; только что молния вспыхнула слева и вот опять уже с другой стороны?! Никак это пруссаки, — предположил кто-то.

Да что вы! Откуда им взяться! Кстати, всего лишь десять минут назад я видел господ генералов в ресторане гостиницы «Отель де сакс».

Ну, знаете ли, это ещё ничего не значит. Но чтобы пруссаки?! Если это шутка, то совсем не остроумная, такое даже у нас невозможно…

Ослепительно яркий гигантский овальный диск внезапно появился на небе, и толпа, разинув рты, уставилась на небо.

— Компас, компас! — завопила толстая фрау Шмидль и выбежала на балкон.

— Во-первых, это называется комета, а не компас, а во-вторых, у кометы должен быть хвост, — поправила её благородно воспитанная дочь.

Громкий крик прорезал город и промчался по улицам и переулкам, заскакивая на лету в тёмные подворотни и чёрные лестницы, не пропуская ни одной, даже самой что ни на есть бедняцкой каморки. Народ раздёргивал занавески и распахивал ставни, мгновенно изо всех окон повысовывались головы: «Ах!»

Там вверху, в небесах, висел среди ночной мглы ярко светящийся диск, а посередине него вырисовывался силуэт чудовища, какого-то драконоподобного существа.

Размером с площадь Йозефсплац, оно чернело, разинув страшную пасть. Ну тютелька в тютельку, что твоя площадь Йозефсплац!

Хамелеон! Хамелеон! Какой ужас!

Не успела толпа опомниться, как фантом исчез и небо снова потемнело.

Люди ещё несколько часов таращились вверх, так что у них начинала идти кровь из носа, но на небе ничего больше так и не показалось.

Какая-то дьявольская шутка!

Зверь Апокалипсиса! — говорили католики, ретиво осеняя себя крестом.

Нет, нет! Хамелеон! — успокаивали их протестанты.

Дзинь-дзинь-дзинь — сквозь толпу на полной скорости промчалась карета «скорой помощи», люди с воплями кинулись врассыпную. Карета остановилась перед приземистым домиком.

— С кем тут что случилось? — громко вопрошал господин городской доктор, прокладывая себе путь сквозь гущу людей. Из дома уже вытаскивали укрытые одеялами носилки.

Беда, господин доктор, не приведи Господи! Хозяйка с перепугу разродилась, — жалостно причитала горничная. — А сроку ещё только-только восемь месяцев, хозяин точно, говорит, знает.

Загляделась госпожа Цибулька на чудище, вот и сглазила себя, — передавали в толпе чью-то догадку.

Волнение нарастало.

Да пропустите же, Господи Боже мой! Мне надо домой! — раздавались отдельные выкрики.

А ну-ка сбегаем домой, поглядим, как там наши жёны! — завели своё уличные мальчишки, и вся толпа радостно заулюлюкала.

Цыц, безобразники! — прикрикнул на них городской доктор, а сам тоже со всех ног кинулся домой.

Кто знает, сколько бы ещё продолжалось столпотворение, кабы не пошёл дождь. Тут уж площади и улицы понемногу обезлюдели, и вновь воцарился ночной покой, на пустынной мостовой тускло отражался свет уличных фонарей.

Та ночь положила конец счастливой супружеской жизни семейства Цибульки.

И ведь надо же было такому случиться в этой образцовой семье! Ладно бы ребёнок умер, и дело с концом. Так нет же! А ещё говорят, что восьмимесячный младенец не жилец.

Супруг, член городской управы Тарквиниус Цибулька, кипел от злости, уличные мальчишки с улюлюканьем бегали за ним по пятам; у моравской кормилицы при виде малютки высыпала крапивница, и Цибульке пришлось поместить в газете большущие объявления, что требуется незрячая кормилица.

Уже на другой день после ужасного происшествия ему пришлось отбиваться от нашествия представителей паноптикума Кастана, которые желали посмотреть на ребёнка и заполучить его для следующей Всемирной выставки.

Возможно, именно один из этих людишек окончательно убил в нём радость отцовства, наведя его на роковую мысль, что жена его обманула, ибо вскоре он прибежал к господину советнику полиции, который не только охотно принимал на Рождество подношения в виде изделий из серебра, но и карьеру-то сделал на том, что неустанно подводил под полицейское расследование разных неугодных лиц.

Не прошло и восьми недель, как стало известно, что член городской управы Цибулька подал иск против некоего доктора Макса Ледерера, обвинив того в прелюбодеянии. Получив соответствующее указание от советника полиции, прокуратура, естественно, приняла это дело к производству, несмотря на отсутствие свидетелей, которые застали бы ответчика in flagranti.1

Судебное разбирательство приняло очень интересный ход. Обвинение, выдвинутое прокурором, опиралось на поразительное сходство маленького уродца, который заливался криком, лёжа нагишом в розовой корзинке, с доктором Максом Ледерером. — Прошу высокий суд только взглянуть на эту нижнюю челюсть и кривые ножонки, не говоря уже о низком лобике, если вообще это можно назвать лбом. Обратите внимание на выпученные глазки и на скотски тупое выражение лица ребёнка и сравните всё это с чертами ответчика! — говорил прокурор. — Неужели после этого вы всё ещё будете сомневаться в его виновности!..