Она сидела впереди меня, и косы ее всегда лежали на моей парте. Они были смешные, эти косы. Тоненькие, с загнутыми хвостиками. Когда она качала головой, кончики кос, как мышки, бегали по моей парте. Я прихлопывал их ладонью. Тогда она оборачивалась, и я видел ее сердитые черные глаза. Она сердилась, а я смеялся. Я радовался.
Я мог с точностью сказать, насколько больше волосков в ее правой косе. Правую косу она всегда заплетала туже, и хвостик у этой косы был загнут как-то смелей и задиристей.
Я любил ее. Любил со школьной скамьи. Скажете, смешно? Нет, не смешно.
И за что только я ее любил! Я и сам не знаю за что. Просто любил — и все.
Может, я был фантазер? Наверное, я был фантазер. Я прочитал много приключенческих книг, но никогда не пытался хватать звезды с неба и не нырял в глубь моря, чтобы найти жемчужную раковину. Да что там жемчужную! Я не пытался поймать даже морского рака.
И все-таки я любил мечтать.
И она тоже любила мечтать.
Я писал ей записки. Да, да, записки!
Я протягивал ей под партой клочок бумаги. Она больно щипала мою руку кончиками пальцев и опять стреляла в меня сердитым взглядом. Но записки все-таки брала. Она брала мои записки! Она читала их! Она писала ответы! И я знал, всегда знал, что она мне ответит. В записках она не умела сердиться.
Иногда она позволяла проводить ее домой.
Она любила ветреную погоду и не переносила дождя. О моя солнечная Грузия! Как хорошо, что с неба твоего редко падает дождь. Что бы я делал, если бы жил в другой стране?..
А ветры у нас бывают часто. В теплые дни, освеженные слабым ласковым ветерком, она могла целыми днями лежать на топчане или на траве и не вспоминать о пище и воде. О, она была очень терпеливая и смелая. Такая смелая, что мне порой становилось страшно за нее. Ведь она могла и со скалы прыгнуть, и на высокое дерево влезть, и умчаться в горы без меня. А в горах есть дикие звери! Сердце мое замирало от страха. И, чтобы она никуда не убегала, я осторожно заводил разговор о семье.
О семье она могла говорить целый день. И даже целую ночь.
Будущая жизнь. Как много мы говорили о ней. Говорили без смеха. Разве можно говорить о семье несерьезно! Семья — это не шутка.
Правда, сначала мне было смешно. Но она говорила так серьезно, без всякого смущения, что я скоро привык и не спорил с нею. Спорить было ни к чему. Мысли наши совпадали.
Это потому, что я ее любил.
— А знаешь, Сисо, — она хватала меня за два пальца и тянула высоко в горы: — ни в коем случае нельзя дом у самых ворот строить. Нужно оставить больше места, чтобы двор был просторный. И обязательно нужно перекопать весь двор, очистить его от саревелы. Посеем нежную траву — койндар, чтобы дети могли играть в ней. А сорняк заглушит койндар.
— Конечно, Теона, сорняк нам во дворе ни к чему. Да и койндару он будет мешать расти.
— Правильно, Сисо. Если эта негодная трава будет расти во дворе, что скажет прохожий?
— Да я не только во дворе, даже в конце двора, у самой канавы для орошения виноградника, не позволю расти этой вонючке.
— Но, Сисо, если уж ты думаешь канаву прорыть во дворе, надо, чтобы она всегда была чистой и вода текла свободно.
— А я все же люблю заросшие канавы, Теона, — вырвалось у меня, но я тут же заторопился: — В крайнем случае, можно канаву обложить дерном.
— Нет, Сисо, так не годится. Сорняки обязательно прокрадутся в виноградник, и попробуй выдерни их. Руки изранишь.
— Тогда, может, тростник?
— Тростник? — оживилась Теона и задумчиво повторила: — Тростник? Но, Сисо, он же высыхает в мае или в июне.
Тогда я предложил сорт травы, пригодной для сена.
— Но всходы ее бывают сильно изреженные, плешины остаются, — отвергла мое предложение Теона.
— Плешины снова засеем какой-нибудь другой травой, — настаивал я.
Но Теона не терпит возражений и пустых обещаний. Она сейчас же, немедленно должна знать, какая именно трава будет расти в конце двора, чтобы края канавы не осыпались, чтобы глазам было приятно, чтобы прохожий не бранился, а хвалил наш двор.
Она сама подыскивает травы и сорта винограда. В конце концов мы сходимся на том, что лучше цоликаури не найти винограда. Мцване, конечно, можно было бы взять, но грозди вырастают маленькие. И шави не годится. Хотя лоза и хорошо растет, да вино получается плохое. А что скажет гость, когда ему поднесут плохое вино? Скажет — плохой дом, плохой хозяин, плохая хозяйка. Вот что он скажет. Нет, уж лучше цоликаури. Хлопот с ним, конечно, много. Зато гость будет доволен.
Кстати о госте. Надо заранее подумать, где он будет спать. Необходимо построить удобный дом, чтобы ничто не беспокоило гостя и детей. Наш дом будет с подвалом. С каменным подвалом и с балконом. А по балкону будет виться виноград с широкими зелеными листьями. Потолок мы сделаем высокий, чтобы комнаты были светлые. Ах, какой это будет дом!
— Слышишь, Сисо, не забудь, пожалуйста, про печь! Я тебе уже не раз говорила про печь, но ты не заботишься об этом. А печь в доме — главное. Я хочу, чтобы был камин. Когда в нем будут гореть дрова, в комнате станет весело-весело. О дровах, Сисо, тоже надо позаботиться заранее. Я думаю, расколотые поленья граба очень хороши для камина.
