— Лешка Кубыкин в Москву едет! За Сергеем Вощихиным!
— Командировали? Специально? Не может быть!
— Точно! Тихонов говорил!
— Разыграл! Как пацанов!
— Нет. Серьезно говорил.
— Неужто Вощихин приедет? К нам? Сюда?!
— А чего? Разве не заслужили?
— Заслужили. Само собой. А вдруг комаров побоится?
— Не должен. С виду крепкий мужик. Свой!
— Вроде свой. И песни поет что надо!
— Песни песнями, а у нас фестивали какой год идут? Третий! А все без Вощихина! Ждите, ребята!
— Ничего, подождем. Лешка кого угодно уговорит!
— Кроме Зинки-кассирши!
— Ну, эта поставила на Тихонова. Она не в счет.
— Уговоры уговорами, а если Вощихин ломаться станет?!
— Ты Вощихина не марай. Кого угодно, а его не трогай. Плохого человека по телевизору не покажут! Где Лешка?
— В «Космосе». Мешает Зинке торговать билетами! В прошлую субботу закупил целый ряд. Брал по одному билету. Она его гонит, а он говорит: «Дайте еще билет». Она спрашивает: «Вам рядом?» А он говорит: «Где хотите!» Вот умора была! Лететь надо. Шеф уже в кабине. Где же Лешка?
— Вон идет!
— Чего-то невеселый?
— Все ясно! Снова от ворот поворот!
— Залезай, ребята!
— Все? Шеф, трогай!
Вертолет вздрогнул, потом, как бы нехотя, оторвался от земли и через несколько минут оставил в стороне городок Нефтеярск, где жили нефтяники, газовики, геологи, трубоукладчики и другой трудовой люд, отвоевавший здесь у гигантского болота довольно большое пространство и совершающий отсюда вылазки в еще не обследованные районы, пробираясь все дальше на север в полумертвую тундру.
Поднялся сильный ветер, и вертолет стал передвигаться скачками, то подпрыгивая вверх, то спадая вниз, но качка длилась недолго, через полчаса показалась новая вырванная у топи поляна с буровой вышкой в центре, и казалось, что для полноты этой победы человека над суровой природой не хватает только трепещущего на вершине вышки алого флага. Но это еще не полная победа, буровики знают, что до настоящего успеха еще далеко и могут пройти месяцы, годы, пока бур, проникая в толщу скрепленных веками пород, будет приближаться к цели, и окажется ли эта цель желанной, и услышат ли они крик обычно спокойного и сдержанного Тихонова: «Нефть! Нефть, ребята! Нефть!» — услышат ли?
Бывали в жизни буровиков праздники и еще будут, без веры жить нельзя, и расчеты и статистика говорят за то, что будут, но прийти к ним нелегко, и порою людей, особенно новичков, охватывает тоска и даже отчаяние — и кажется им, что они попали в своеобразную болотную ловушку, в капкан, который до боли сдавливает душу, и вырваться из него трудно — вокруг нескончаемая, однообразная, унылая топь, сверху давит свинцовое небо, и в ушах гул то ли от буровой, то ли от бешеного ветра, который прижимает к земле все живое. В такие минуты хочется бежать отсюда куда глаза глядят или забыть, где ты и кто ты, но стоит перекинуться с товарищем словом, покурить вместе, пошутить или даже выругаться, вспомнить что-нибудь хорошее или включить транзистор, напасть на теплую песню в исполнении любимого певца, лучше всего Сергея Вощихина, его красивый мужественный голос зазвучит наперекор стихиям и расскажет о смелых, славных парнях, вдалеке от дома творящих чудеса, столь нужные человечеству, и люди на буровой чувствуют, как отпускает их капкан, не таким сильным кажется ветер. Они осознают, что кто-то должен трудиться здесь, порою в нечеловеческих условиях, трудиться ради общего блага, и если это они, то должны гордиться этим, зная, что на них надеется страна, заботится о них и дарит им свои лучшие песни. Прорывается сквозь вой ветра песня, и слушают ее отважные люди, а у кого характер послабее, те уже в иных краях или ведут здесь бичевую жизнь — неделю работают, три недели гуляют, рабочих рук не хватает, вот с бичами и возятся — хоть неделя какого-то прока. Но и сильным людям, бесконечно терпящим бедствие на крошечном островке в болотном море, бывает нужен отдых, разрядка. Они обо всем между собой переговорили, все анекдоты рассказали, и встреча с новым человеком для них событие. Однажды приехал на буровую писатель. Книжки его никто из буровиков не читал и фамилии не слышал, может, тиражи малые, а по телевизору он не выступал, но тем не менее на встречу с ним собралась вся вахта. Даже явился Петька Молчун, обычно мало чем интересующийся человек. Молчуном его прозвали за то, что он ничего не рассказывал о себе, вообще не любил говорить и в ответ на заковыристые вопросы зло сжимал губы. Шуток он не понимал и от них свирепел, и казалось, он в эти минуты готов на самое страшное. После работы ложился на кровать лицом к стене и сразу засыпал. А на встречу с писателем пришел. Сел на последний ряд и сжал губы.
Писатель удивил всех своим обычным видом. Похож на бухгалтера или агронома, не работяга, но и не белоручка. Одет скромно, но чисто. И лицо ничем не выдающееся. Только необычно глубоко сидят усталые глаза, наверно, от тяжести увиденного и пережитого.
Тихонов представил писателя, тот засмущался, начал беседу нескладно, говорил сбивчиво, но потом все уверенней и уверенней, оживился, усталость скрылась за одухотворенностью, он рассказывал о своей работе, об интересных случаях, а под конец вдруг занервничал, но взял себя в руки и сказал: «Дорогие товарищи, вы героические люди. Я это говорю вам прямо в глаза. Вы проникаете в глубь земли, добываете из ее недр нефть и газ, не только дающие нам энергию, но и засоряющие воду и воздух. За это когда-нибудь — и быстрее, чем многие думают, — придется расплачиваться нашим потомкам, а может, и нам самим». Писатель от смущения поправил очки, а буровики застыли в недоумении. Даже Тихонов не сразу сообразил, к чему клонит писатель, но потом стал доказывать, что просторы здесь необъятные и промышленные оазисы не нарушают экологического равновесия, что добыча нефти и газа поможет решить хозяйственные и оборонные проблемы. Писатель, с одной стороны, соглашался, а с другой — стоял на своем, считая, что разрушение природы, где бы оно ни происходило, и рост химического производства ведут к гибели жизни на планете и спасти ее может конец гонки вооружений и полный, безоговорочный мир.