Цвет феи

По металлической двери бункера шумел дождь — ровным, успокаивающим гулом. То чуть усиливался, то слабел, шелестел невнятной колыбельной. Дождь — это хорошо! Все утро идет — бадья наполнится водой! А дождевая — чистая, ее процеживать не надо, вся грязь сама через пару часов осядет, и можно сливать воду через шланг, чтобы не взбаламутить. А то, что на дне бадьи останется, выплеснуть подальше. Рыжий осадок, когда высохнет, схватится комьями, и его можно будет расколоть на куски, но Старший такое не примет.

Таен, Райдо и Ниитка, укрывшись одним одеялом, сидели на матрасе Райдо и смотрели вверх, откуда сквозь узкое толстое стекло лился сумрачный дневной свет, скудно освещая просторное помещение.

— Зарядил-то как, — важно растягивая слова, сказал Райдо.

Он считал себя главным, хотя Таену уже исполнилось тринадцать. Года два назад они даже подрались из-за этого, но коренастый, задиристый Райдо быстро разбил нос хоть и высокому, но тонкому и не слишком сильному Таену. Или не слишком наглому. Они вообще часто спорили.

— Старший должен был прилететь сегодня, — напомнил Таен.

— Из-за дождяры теперь не прилетит, — сказал Райдо. — Блин! Жрать-то хочется.

— Там еще три банки фасоли осталось, — сказала Ниитка, — и немного печенья.

— А тушенка?

— Тушенки нету.

— Вооот… а я жрать хочу. Мясо. Зря, что ли, на работе надрываюсь?

— Райдо, не шуми, дай дождь послушать. Если выйти под него нельзя, так хоть послушать можно? — спросила Ниитка и завозилась, устраиваясь удобнее.

Положила голову на плечо Таену, закинула за спину растрепанную косу, потерла глаза сжатыми в кулачки ладонями:

— Спать хочу. Я помню, когда-то шумел дождь и стучали колеса… так: тудух-тудух, тудух-тудух. Это что было?

— Поезд, Ниитка, это был поезд, — ответил Таен.

— А зачем поезд?

— На нем едут далеко-далеко.

— Не надо далеко-далеко, — встрял Райдо, — там работы не будет.

К вечеру, уже начало темнеть, мальчишки разбудили Ниитку — случайно, когда собирались наружу воды набрать. Утром поздно будет, замучаешься ее процеживать. Хлопала дверь бункера: Райдо передавал ведро Таену, и раз — оно зазвенело, выскользнув из рук и покатившись по ступеням, расплескивая воду. Мальчишки долго переругивались через прикрытую на всякий случай дверь, и потом снова вода капала равномерно из ведерка, пока Таен носил ее — вниз по железной лестнице, наискосок через помещение, к стене, где и выливал в бочку.

Ниитка быстро уснула снова, куталась в старенькое одеяло и улыбалась во сне.

Утром ребята съели предпоследнюю банку фасоли и, когда солнце поднялось высоко и выгнало вчерашнюю сырость, стали собираться на работу. Перед внутренней дверью бункера надели респираторы и потом, в закутке между внутренней и внешней дверями, натянули защитные комбинезоны и резиновые перчатки. Ниитка, как всегда, долго укладывала в капюшон не переплетенные с позавчера косы и глуповато хихикала.

Сразу за внешней дверью ребята остановились, глядя на косматые тучи внизу, над долиной. Когда-то к бункеру вела грунтовка, и Райдо утверждал, что его привезли сюда именно по дороге, но лет пять назад ее засыпало обвалом, и никто не стал расчищать. Старший решил, что вертолетом добираться быстрее и надежнее. Другого пути сюда не было, горный склон резко обрывался вниз.

И почти весь порос феецветом. В ясный солнечный день над тяжелыми цветами, похожими на крупные сердцевины ромашек без лепестков, маревом поднималась легкая рыжая пыльца, она казалась пушистой и волшебной, можно было дунуть — и она летела, словно крохотные зонтики одуванчиков. Дуть на пыльцу можно, а дышать ею — нельзя.

Так говорил Старший. Он называл ее мудреным словом, оканчивающимся на «станцию», никто из ребят не понимал, причем к пыльце «суп» или «станция». Старший объяснял, что пыльца — это приправа, очень острая, такая острая, что если ею надышаться, чихать будешь целую неделю. И работать не сможешь. И тогда Старшему не за что будет купить им продуктов. А вот если ее собрать и нужным образом приготовить — то пыльца превращается в приправу, которую можно продать. Сейчас хватает на еду и топливо для вертолета, а потом — потом Старший им и денег даст. Много. Феецвет — он же дорогой, не для простых людей. Для фей. Вот так-то.

— А вы, замурзяхи, не феи, — строго говорил Старший, выгружал три ящика консервов, укладывал на их место пакеты с феецветом и улетал на целый месяц.

Только вот, похоже, он и сегодня не прилетит — почти половину неба захватили тучи, на горизонте погромыхивало, а это значит, погода нелетная. А у них осталась последняя банка фасоли и несколько печений.

Ребята постояли, повздыхали тяжко и пошли работать — наклонять цветок за цветком в плотный прозрачный пакет и стряхивать в него пыльцу-приправу. Цветок за цветком, цветок за… Пока не закружится голова и перед глазами не поплывут разноцветные круги, среди которых все больше рыжих, пушистых, усыпанных пыльцой…

— На завтрак ничего осталось, — вздохнула Ниитка, ковыряясь вилкой в пустой банке.

— Это ты виноват! Каждый раз в первый день по две банки тушенки съедаешь! — вскинулся Таен. — А мы потом одну фасоль жрем.