Я хочу, чтобы меня поняли раз и навсегда (заговорил Реджинальд): мне бы не хотелось, чтобы на Рождество мне подарили молитвенник, хотя вполне возможно, что именно его-то я и получу, ибо о моих истинных пожеланиях мало кто знает.
Вообще-то (продолжал он), неплохо бы организовать курс лекций на тему о том, как делать подарки. Похоже, люди не имеют ни малейшего представления о том, что человеку нужно, а существующие на этот счет соображения не делают чести цивилизованному обществу.
Есть у меня, к примеру, родственница в деревне, которая считает, что «галстук всегда пригодится», и присылает нечто кошмарное в крапинку; носить такое можно только впотьмах или прогуливаясь по Тоттенхэм-Корт-роуд. Возможно, такой галстук и сгодился бы для обвязывания кустов смородины, в каковом случае могла бы быть достигнута двоякая цель – поддержания веток и отпугивания птиц. Общеизвестно ведь, что у средней синицы гораздо сильнее развито эстетическое чувство, нежели у средней родственницы из деревни.
А возьмите тетушек. Когда речь заходит о подарках, с этой публикой вообще трудно иметь дело. Вся беда в том, что не успеваешь застать их молодыми. Покуда до них дойдет, что в Вест-Энде не носят красные шерстяные рукавицы, они либо кончают свой земной путь, либо успевают перессориться со всем семейством, либо умудряются совершить нечто столь же безрассудное. Вот почему запас прирученных тетушек обыкновенно столь ничтожен.
Есть у меня, par exemple [1], тетушка Агата, которая на прошлое Рождество прислала мне перчатки, при этом ей удалось выбрать именно те, которые были в моде, да еще и с нужным количеством пуговиц. Но – они были девятого размера! Я отослал их одному мальчику, которого в душе ненавидел: он, понятное дело, не носил их, а мог бы – дело в том, что он умер, и вышло так, что, отослав ему перчатки, я как бы прислал на его похороны белые цветы. Конечно же, я написал тетушке и дал ей знать, что перчатки – именно то, что мне нужно для того, чтобы жизнь зацвела как роза; боюсь, однако, что она сочла меня легкомысленным – родом она с севера, где живут в страхе перед Господом и герцогом Дурхэмским. (Реджинальд никогда не упускает случая продемонстрировать, что он обладает исчерпывающими познаниями в политике, и это дает ему великолепную возможность никогда не вступать в споры по этим вопросам.) Наиболее терпимы в смысле понимания того, что от них требуется, тетушки с примесью иностранного происхождения, но если вам никак не выбрать устраивающую вас тетушку, то лучше всего самому выбрать подарок и отослать счет той, что у вас уже есть.
Даже близкие друзья, которые, уж казалось бы, знают, что к чему, и те почему-то обнаруживают неосведомленность в этом вопросе. Ну не собираю я дешевые издания Омара Хайяма! Последние полученные мною четыре экземпляра я подарил мальчику-лифтеру, и мне доставляет удовольствие сама мысль о том, что он читает своей престарелой матери Хайяма вкупе с примечаниями Фитцджеральда. У мальчика-лифтера непременно должна быть престарелая мать; это так мило с его стороны, что он ее не забывает.
Лично я не понимаю, почему так трудно выбрать подарок. Всякий благовоспитанный молодой человек по достоинству оценит декоративную бутылку ликера, купленную для него в одном из модных магазинов, в витринах которых они занимают почетное место, – при этом не имеет решительно никакого значения, что такая бутылка у него уже есть. И потом, сколько сладостных минут ему предстоит пережить, когда его будет терзать мучительная догадка – creme de menthe [2]это или шартрез? С таким же волнением следишь за движением руки партнера при игре в бридж. Пусть говорят что хотят об упадке христианства; религиозная система, при которой на свет был произведен зеленый шартрез, никогда не умрет.
А ведь есть еще и рюмки для ликеров, и засахаренные фрукты, и портьеры из декоративной ткани, и куча всяких прочих необходимых в жизни вещей, которые могли бы стать подходящими подарками; я уже не говорю о таких роскошествах, как оплаченные кем-то твои счета или что-нибудь миленькое из драгоценностей. Я, к примеру, ничего не имею против рубинов.
Мое самое большое достоинство (заключил Реджинальд) состоит в том, что мне так легко угодить. Но от молитвенника на Рождество меня избавьте.
