Гришатку Соколова привезли в Оренбург в начале 1773 года.
Жил Гришатка с отцом, с матерью, с дедом Тимофеем Васильевичем и сестренкой Аннушкой в селе Тоцком. За всю свою жизнь дальше Тоцкого не был. А тут на тебе - в Оренбург собирайся!
Село Тоцкое большое, приметное. Около сотни дворов, четыреста душ жителей. Божий храм на пригорке. Погост. Речка журчит Незнайка. Каменный дом купца Недосекина. Каменный дом барского управителя отставного штык-юнкера Хлыстова. Мельница. Избы. Овины. Село Тоцкое и люди, живущие в нем, принадлежали оренбургскому губернатору генерал-поручику немцу Ивану Андреевичу Рейнсдорпу. Он здесь хозяин всему, судья и всему повелитель.
Из тоцких крестьян набиралась в губернаторский дом прислуга: камердинеры, повара, лакеи. В Оренбург в услужение к барину был привезен и Гришатка.
Глянул губернатор на мальчика.
– Гут, гут>[1], - произнес. - Иди-ка сюда, - поманил он пальцем Гришатку. - Подставляй свой голова.
Гришатка подставил.
Взял губернатор трубку и чубуком Гришатку по темени стук-пристук. Стал выбивать о голову мальчика пепел. Посыпалась табачная труха, а следом за ней вылетел огонек. Припек он Гришатку.
– Ай! - не сдержался мальчик.
– Фи, какой, - поморщился генерал. - Так и знал - дурной он есть, твой голова. - И для первого знакомства отодрал Гришатку за ухо.
Поселился Гришатка на первом этаже губернаторского дома в каморке у Вавилы Вязова.
Вавиле лет двадцать. Он истопник и дровокол здешний. Под лежанкой у него топоры и пилы, в каморке мрак, сырость.
Познакомился Гришатка и с другой барской прислугой. С парикмахером Алексашкой. Озорник Алексашка. В первый же день зазвал он Гришатку к себе в парикмахерский кабинет и завил мальчика.
То-то было для всех потехи.
Повстречался Гришатка и с кухонной судомойкой теткой Степанидой.
– Ой, ой, Ванечка мой из гроба явился, - заголосила Степанида. Родненький, кровинушка ты моя. - И ну обнимать, целовать и ласкать мальчика. - Ванечка! Ванечка!
Гришатка опешил. Потом-то узнал: лет десять тому назад засек до смерти Степанидиного сынка Ванечку барский управитель Хлыстов. С той поры и впала Степанида в головную болезнь - всех детей за Ванечку принимала.
Затем прибежали дворовые девки - сестры Акулька и Юлька.
– Ох, ох, из Тоцкого! - заверещали они. - Как там папенька наш, как там маменька. Ох, ох, приехал из Тоцкого!
Познакомился Гришатка и с дедом Кобылиным. Как и все, дед тоже из Тоцкого. И его, как Гришатку, привезли однажды в Оренбург. Только было это давным-давно.
Состоял Кобылин при губернаторе в камердинерах и лакеях, а потом, по преклонности лет, был удален от барских покоев и определен в водовозы. Возил он с реки Яика воду в генеральский дом для всякой хозяйственной надобности.
Была у старика и другая обязанность: пороть крепостных. Здорово это у него получалось. Врежет плеткой, словно саблей пройдется.
– У меня талант к этому, - хвастал Кобылин. - Тут в замахе все дело.
Дед принял Гришатку добром. Завел разговор про Тоцкое.
А что рассказать Гришатке? Село как село. Недород четвертое лето. По весне голодуха. Смертей - что грибов в урожайный год.
Барский правитель Хлыстов больно лютует. Нет на него управы.
– Так, так, - поддакивает старик, а сам: - Знаю Хлыстова. Исправно ведет хозяйство. Мужику всыпать, так это же не в помех. Откуда, думаешь, недород? Людишки ленятся - отсюда и недород. Помирают, говоришь, мужички. Эх-эх, воля на то господня.
Стал дед наставлять Гришатку уму-разуму.
– Наш-то барин - генерал и губернатор, ты смотри ему не перечь. Скажет: "Дурак", отвечай: "Так точно, ваше сиятельство". Съездит тебя по уху - лови, целуй барскую ручку. Так-то оно спокойнее, - объяснял дед Кобылин.
Рассказал Гришатка деду про встречу свою с генералом.
– Эка беда - голову припек, - ответил старик. - А ты улыбайся, словно это тебе в радость. Мал ты, Гришатка, глуп. В жизни приладиться главное. Слушай меня, в люди, даст бог, пробьешься - в лакеи, а то и выше, в самые камердинеры.
Через несколько дней Гришатку снова крикнули к генералу.
Губернатор лежал на мягком диване, на персидском ковре, раскуривал трубку.
– Нагни свой голова, - приказал генерал.
Гришатка нагнул, думал, что Рейнсдорп снова трубку начнет выбивать о темя. Однако на этот раз барин выдал ему увесистого щелчка.
– О, крепкий есть твой голова, - произнес губернатор.
Вечером у Гришатки произошел разговор с Вавилой. Поговорили о господах. Рассказал Гришатка дровоколу про трубку и про щелчок.
– Немец, как есть немец, - заявил Вавила. - У него что ни день, то новые в голове фантазии.