Первая драматическая глава
Живи, Марийка!
Обычно мы с младшей сестрой играли в догонялки прямо в детской.
Вот что было в нашей комнате: две кровати, кресло, мягкое и очень удобное, тумбочка, старый дедушкин секретер — там хранились школьные учебники, и паркетный пол. Жуткий, загадочный пол, на который во время игры нельзя наступать, иначе проиграешь. По правилам следует носиться по комнате, прыгая с кровати на кресло, с кресла на тумбочку, с тумбочки — опять на кровать. По правилам нужно догнать сестру. Прикоснуться к ней хотя бы пальцем, а потом убежать, ведь она попытается дотронуться в ответ. Нельзя поскальзываться и падать на пол. Ни за что.
Марийка была ловкая, быстрая, а я мог отвлечься, замешкаться — даже перед прыжком. И падал. Выдуманная бездна поглощала меня. Марийка заливисто смеялась, подпрыгивая на пружинном матраце, а я виновато улыбался. Мне казалось, это стыдно — проигрывать младшей сестре.
Ведь я должен быть для нее примером во всём.
— Эй, — обращаются ко мне. — Ты спишь?
Открываю глаза. Нет, не сплю — вспоминаю, убаюканный мерным гудением двигателя. В салоне желтого «Икаруса» воняет пометом — на задних сиденьях старик и старуха в брезентовых плащах везут клетки с курами. Клетки тарахтят, когда автобус подпрыгивает на ухабах, и куры протестующе кудахчут. В запыленное окно проникает тусклый дневной свет: небо обложено тучами, снаружи проносятся телеграфные столбы и непримечательная, пустующая деревенька. Брошенные дома густо заросли диким виноградом.
— Ты спишь?
— Нет.
Мой собеседник — сальноволосый и чумазый солдатик в защитной форме, которая ему великовата. Глаза чуть навыкате, на лице царапины, покрытые коркой засохшей крови, воротник грязный; из кармашка гимнастерки торчит завядшая астра. Солдатик замечает, что я смотрю на цветок, и улыбается щербатым ртом:
— Красивая, правда?
— Мы уже проехали Крошев? — спрашиваю.
После вольного города Крошева ехать еще часа два: моя остановка — семидесятый километр. Не знаю, что это за километр такой, что там находится, и где точка отсчета — в смысле, где расположен километр нулевой; мне, в общем-то, всё равно. Главное, там ждет сестра.
— Это астра.
— Я заметил.
Водитель беспокойно вертится на месте, часто отвлекаясь от дороги и поглядывая в салон. У передних дверей сидит грузная женщина в осеннем пальто и косынке, она хватается за горло и, кажется, задыхается. Даже отсюда слышно, как она сипит. В горле у нее булькает.
— Это необычная астра, — продолжает солдат. — Мне подарила ее одна девчонка, с которой я познакомился в Беличах. Мы с моим другом Зденеком останавливались там на ночлег, и какое-то время я жил у нее.
— В Беличах давно нет живых.
— Ее звали Кларетта. — На лицо солдата набегает тень. — Правда, странное имя? Но она красивая, честное слово, а какие у нее глаза!
— Какие?
— Узкие. Как у китайки. И волосы цвета меда. И розовое платье…
— Китаянки.
— Что?
— Правильно говорить «китаянки».
— А…
— Дайте пройти, — прошу солдата.
Женщина впереди задыхается. Старики умолкают, даже куры ведут себя тише, будто осознавая трагичность момента. Все, все слышат, как на переднем сиденье хрипит женщина, но никто не собирается встать, чтобы помочь ей.
— Так вы в Крошев едете? Кстати, забыл представиться: меня зовут Славко.
— Славко, черт тебя дери, дай пройти! — кричу я.
Он испуганно вжимается в кресло, прячет ноги под сиденьем. Я протискиваюсь мимо солдата и, хватаясь за спинки кресел, иду по салону. Подхожу к женщине. Ее руки дрожат, но она всё-таки сумела поднять их и теперь с отчаянием царапает шею. Глядит на меня и силится выговорить непослушными полными губами:
— Т-та… т-та…
— Таблетки?
— Д-да… на п-полу…
Она пыталась выпить лекарство, когда начался приступ, но пузырек выпал из рук, и таблетки рассыпались по полу. Я поднимаю маленькую коричневатую таблетку, вытираю о рукав и протягиваю женщине. Водитель, щуплый мужичонка в кепке, не отпуская руля, сует мне бутылку с минералкой. Молодец, понятливый. Я подношу горлышко бутылки к губам женщины. Она жадно пьет.