Яновский Юрий. Собрание сочинений. Том 3. Пьесы и киносценарии

…Десятки тысяч инженеров не имеют работы в нашей старой Германии. Миллионы квалифицированных рабочих побираются на улицах. Страна технического прогресса кричит от голода.

ПОСВЯЩЕНИЕ

Луганским большевикам,

Луганскому паровозостроительному заводу имени Октябрьской революции,

Луганскому брату этого завода, который станет в ряды гигантов первой пятилетки.

(Музыкальное вступление)

Степь. Рельсы. Весна. Резкий ветер. Дует в одну сторону — ровно, глубоко, мощно. Идут против ветра двое. Иностранцы. Старший качается, как былинка. Ветер.

Франц (младший). Проклятая степь. Пустыня без конца и края. Тут затеряешься, как иголка. И ветер заметет твои кости.

Хейман (говорит медленно, садится на землю, он вот-вот потеряет сознание). Нам удалось вырваться. Я боялся, что нас догонят. Вам показалось, что за нами гонятся?

Франц. Я вас спас. О, проклятье тем, которые заманили нас в этот ад!

Появляется диск солнца. Полосы туч.

Хейман. Мое сердце разрывается на части. В голове гудит, у меня температура. Мы попали в суровую погоду, дружище. Ветер свалил меня окончательно.

Франц. Страна проклятых температур! Ветер гремит, как ураган над морем. Летом жара, мозг расплавляется, а зимой — мороз, от которого трещат кости.

Хейман. Какое ужасное пространство. У меня кружится голова. Я вижу, как плывут издалека корабли. На горизонте маячат их ветрила.

Франц. Вы бредите!

Хейман. Я вижу голые мачты. Они простираются к небу.

Франц. Успокойтесь, Хейман. Мы пробьемся сквозь эту степь. Тогда опасности не будет. Солнце не будет жечь наших костей, ветер не будет швырять нас на землю. Мы дойдем до страны тихих погод, укрощенных стихий.

Хейман. Эльба впадает в море.

Франц (горячо). Я — первый мастер. Я — инженер высокой квалификации. Я не позволю обращаться с собой, как с мальчишкой! Меня знает вся Германия. Я — Франц Адер, будьте вы прокляты!

Хейман. Да. Я не коммунист. У меня температура. На цех нужно двенадцать калориферов. И вентиляторов. Как сильно дует!

Франц. Мы работаем на вашей реконструкции, как каторжники. Строим индустрию. Голую степь раскидываем под тучи.

Хейман. Социалистическая промышленность, Милли, есть только в этой стране. Я — беспартийный человек, так и пиши в анкете. Камрады, в цехе должна быть такая чистота, как в больнице.

Франц. Хейман, вы нездоровы?!

Хейман (бредит). Строить новые паровозы нужно с толком. Я говорю себе: ты квалифицированный мастер, ты приехал в эту страну работать. В страну огромных пустынь и великих дел. Но бойся измены. Геноссен, вон за углом их целая колонна! Берегите патроны!! Не более одного патрона на каждого зеленого! Wacht auf, verdammte dieser Erde!..[1]

Франц. Что мне с вами делать, Хейман? Да и что скажет на это фройляйн Милли?

Дед-пастух. Высокий, белый, старый. В шапке. Посох, как у апостола. За кулисами лают собаки. Ветер надувает белую одежду, как ветрило.

Дед. Пугу-пугу, пассажиры. Спички есть?

Франц. Кто вы такой?

Дед. Я? Казак с Луга. Пастух здешней местности. Стадо пасу. Пасу вот до склона своих лет, потому как скоро пастухам выйдет отставка. Машины будут в степи пастись. А вы кто такие? Случайно не заграница, которая Днепр перекрывает? Шустрая, шельмины дети!

Франц. Мы немецкие специалисты.

Дед. Были тут и такие. Лет двенадцать прошло, как удрали. А вас куда бог несет?

Франц. Домой.

Дед. Уже и удираете. Вы хоть не обокрали?

Хейман (лихорадочно). Геноссен. Гамбург восстал. На этой крыше мы поклялись умереть. Крыша, дождь, туман. Мы летим над Гамбургом. Я вижу дым и гудки на Эльбе. Камрады!

Франц. Вы видели лошадей? Нам нужно ехать. Тут затеряешься, как в море. Вишь как дует ветер и изгибается земля! Проклятая степь!

Дед. Гай-гай, сколько раз я исходил ее босиком вдоль и поперек. Сколько стад я выпас людям на этой степи! Да ты мне давай все рощи на свете — не возьму. Мне чтоб голая степь была и посреди нее я со стадом. Как бог. А лошадей тут нет. Одни только трахтора. О, спаси мою душу! Говорят, что Днепр перережете и мельниц наставите видимо-невидимо? Это вам такой Дненрище, что и черту рога свернет!

Франц. Днипрельстан[2] другие строят.

Дед. И на самом деле Днепр стань. Перекроешь его, должен будет стать.

Франц. Мой товарищ болен. Нужно нести. Нужны люди.

Дед. Я со стадом. А ты пойди сам позови. Тут много народу проходит. Все в рабочие хотят. О, спаси мою душу!

Франц. Посидите. Я пойду. (Уходит.)

Дед. Вот я и говорю себе — отчего это все люди в рабочие пошли? В чугунную печь голову сует, под землю лезет, караул, спасите, ничего не поймешь. Не лучше ли стадо в степи пасти и со степью казацкой разговаривать?

Хейман. Геноссен. О, не поддайтесь.

Дед. Лежи, козаче. Пускай твоя доля скачет.

Пауза. Дует ветер. Дед задумался.

Говорил мне Махнов на этом самом месте. И на саблю оперся. «Пришлю, говорит, вам, дед, в подпаски батраков из города. Уже конец городам наступил». Да не сказал ничего о заводах. А оно и вышло не по его. И город и село — все на завод пошло. А кто же овец будет пасти? — спрашиваю вас. Я к машине равнодушен, мне бы коня хорошего, сытого, казацкого, так я бы еще показал свой казацкий норов. Бывало, как рассказывает мой дед, то и сейчас вспоминается. А ведь уже и мне годочков девяносто, видать, есть. Больно мне хотелось к Махнову записаться — не приняли. Говорят: «Принимаем только до шестидесяти лет, а тебе уже больше».