Воображаемый репортаж об одном американском поп-фестивале
Перевод О. Россиянова
Йожеф — назовем его Йожеф — проехал дальше. Только через добрых полкилометра, раздраженно дернув плечом, решил, наконец, подвезти парня, который поднял руку на обочине. Старенький «форд» надсадно взвыл на задней передаче, и парень с радостным оживлением поспешил к машине.
— Не мешало бы мне и пораньше спохватиться, верно? — сказал Йожеф, опустив стекло, но не открывая двери.
— Ничего, — ответил хриплым голосом парень. — Спасибо.
— Погоди, — глядя на его босые ноги, сказал Йожеф. — Отпусти-ка ручку.
Ноги парня ему не понравились: в подсохшей грязи, успевшей уже и запылиться. Не ноги, а последняя метеосводка. Едва ли не из-за них и прокатил Йожеф целых полкилометра, пока совесть не остановила. Лицо, юное, с правильными, разве чуть женственными чертами, — лицо еще ладно, с лицом, хотя тоже чумазым, а не просто небритым, еще можно было примириться.
— А ботинки где, в рюкзаке? — спросил Йожеф.
Высокие дальние горы заволоклись мглой, прежде чем солнце успело взойти над снежными вершинами.
— Ботинки? За чистенькую свою машину боитесь?
— Ты не издевайся! — сказал Йожеф. — Машина грязная. Но я в свою грязную машину сажаю, кого хочу.
— А меня не хотите?
Что-то невольно насторожило Йожефа в этом голосе. Не слова, а сама интонация. Голос будто косил. И все в этом парне как будто косило. И этот вкрадчивый жест правой рукой, и полупристойно вильнувший зад. И глаза, которые, стрельнув зрачками, тут же увели их куда-то за роговицу. Все его тело словно уклонялось, избегало ответа.
— Машина грязная. Но я в свою грязную машину сажаю, кого хочу.
— А меня не хотите?
— Тебе куда? — спросил Йожеф. — В Монтану?
— В Монтану, — хрипловато ответил парень. Йожеф опять поглядел на его грязные ноги.
— Да… Еще двести миль. Пока добредешь, занавес уже опустится.
Под носом у парня, у самого основания ноздри (Йожеф только сейчас заметил) угнездился красный воспаленный прыщик с крохотной белой головкой, не больше булавочной. Глаза парня снова оживились.
— Так подбросите? — спросил он возбужденно.
На шоссе, от которого отходили лишь редкие дороги в дальние горные поселки, царила глубокая тишина. Уже с час Йожефу не встретилось ни одной машины. Единственный встречный, и тот верхом, мирно протрусил по обочине в белесом свете зари; идиллическое зрелище.
— Еще двести миль, — сказал Йожеф. — Пока доберешься…
— Не подбросите?
— На этой грязной машине?
Парень рассмеялся, смех у него тоже был с хрипотцой.
— Тоже мне грязная! Не грязней вот этого большого пальца.
— Что ж, можно, — сказал Йожеф.
Парень выпрямился и опять рассмеялся. И смеялся он будто искоса. Фигура статная, стройная: тонкая талия, длинные ноги, тугая, полная, как у девушки, задница. И все посмеивается не переставая. Йожефа вдруг осенило, и он глянул на него в упор, не вполне еще уверенный в своей догадке.
— Так подбросить? — спросил он.
Парень рассмеялся своим хрипловатым смехом.
— Вы же не хотите?
— А отблагодаришь?
— Смотря за что, — сказал парень. — До Монтаны довезете… А как это «отблагодарить», что вы подразумеваете?
— А черт его знает, сам не знаю, — сказал Йожеф.
Игра эта, собственно, не очень его и занимала. Какое особенное удовлетворение, духовное или нравственное, мог он от нее получить? Но раз начал, доводи до конца. Распутывай, коли уж завязалось. И они принялись ходить вокруг да около, вроде двух борцов, примеряющихся, как бы половчее ухватить противника. Преимущество было явно на стороне Йожефа, рисковал — двумястами миль — лишь тот, другой.
— Сам не знаю, чего я хочу, — сказал Йожеф. — Денег у тебя наверняка нет, даже на бензин. Или, может, ты богатый?..
— Как испанский гранд, — сказал парень.
— Я тоже так думаю, — кивнул Йожеф. — А как у тебя… насчет этого?
— Никак, — сказал парень. — Я вообще этого не употребляю. Если вы думаете, что у меня рюкзак набит ЛСД или еще чем-нибудь таким…
— Я не о том. Сигареты все вышли.
— И у меня, — засмеялся парень.
— Значит, тогда?..
— Что «тогда»?
— По-моему, ты сказал, что готов отблагодарить.
— Я сказал — отблагодарить?
— Ну что-то вроде этого.
Парень рассмеялся, блеснув ровными белыми зубами, и опять выпрямился, напружив туго обтянутый зад. Игра становилась столь недвусмысленной, что Йожеф распахнул дверцу.
— Садись! — сказал он, борясь с гадливым чувством, но не подавая виду.
Теперь он знал, что не ошибся. Товар предлагался с откровенностью неоновой рекламы. Та же откровенность светилась и в глазах. Но Йожеф отличался методичностью, хотел поточней удостовериться в своем предположении, в сущности, уже потерявшем для него привлекательность: ребус-то больно простой. Да и поторапливаться надо, если хочешь успеть к открытию фестиваля. Мик Джеггер! Мик Джеггер! Мик Джеггер тут, Мик Джеггер там, везде и всюду Мик Джеггер. Властитель рая и ада, чей рот с небес и с земли разинут на счастливую половину человечества. Неизреченная сладость жизни, оптом и в розницу, спешите вкусить, пока не поздно! Но до тех пор пассажир, во всяком случае, не помешает, сказал себе Йожеф, поможет отгонять или хоть заглушать кличущие эриниями мучительные мысли. И украдкой взглянул на парня. И на его ноги, которые тот постарался подобрать под себя, насколько позволяло сиденье.
