(Современный эскизъ).
Семейство Назара Ивановича Коромыслова, содержателя извозчичьихъ каретъ и постоялаго двора въ Ямской, лишало, обыкновенно, крайнее недовѣріе къ докторамъ и было убѣждено, что «они морятъ». Всѣ члены семейства Коромыслова отличались крѣпкимъ тѣлосложеніемъ и такою физическою силой, которой-бы позавидовалъ иной акробатъ. Такъ, старшій женатый сынъ безъ особеннаго усилія крестился двухъ-пудовою гирею; самъ глава семейства, Назаръ Ивановичъ, легко переставлялъ карету съ мѣста на мѣсто, взявшись руками за ея заднія колеса; а младшіе ребятишки, во время игры, высоко-высоко запускали въ воздухъ черепки и камни. Желудки ихъ также способны были переваривать долото, не говоря уже о двухъ фунтахъ красной смородины съѣденной на ночь. Болѣзней Коромысловы не знали и, ежели случалось кому слегка занемогать «нутромъ», ломотой или ознобомъ, то лѣчились баней, водкой съ солью и перцомъ, саломъ и Богоявленской водой. Правда, мать семейства, Аграфена Степановна, считавшаяся «сырой женщиной» частенько хворала какой-то особенной болѣзнью — «притягиваніемъ къ землѣ», но болѣзнь эта послѣ двѣнадцати-часоваго сна и полдюжины чашекъ настоя бузины или малины тотчасъ же проходила. Слухи о холерѣ и количество покойниковъ, ежедневно десятками провозимыхъ мимо ихъ дома на близлежащее Волковское кладбище, не смущали ихъ жизни. «Пришла смерть — и померъ», разсуждали они обыкновенно; но когда, въ одинъ прекрасный день, ихъ собственнаго работника Селифонта, на ихъ глазахъ и безъ видимой причины, скрючило въ теченіи какихъ-нибудь пяти часовъ, а другой работникъ, отправленный по распоряженію полиціи въ больницу, умеръ на дорогѣ, - семейство призадумалось. Чаще и чаще стали повторяться слова: «а вѣдь холера-то валитъ», «щиплетъ», «накаливаетъ» и т. п. На окошкѣ появилась четвертная бутыль водки съ стручковымъ перцомъ, въ сѣняхъ разставились горшки съ дегтемъ и развѣсились луковицы чесноку; число покойниковъ, провозимыхъ мимо дома на кладбище, тщательно считалось и было извѣстно каждому члену семейства, и наконецъ, въ домѣ появилась полицейская газета, спеціально выписанная для узнаванія числа заболѣвшихъ холерою. То-и-дѣло слышалось въ домѣ: «къ седьмому числу больныхъ холерою состояло… выздоровѣло… умерло… затѣмъ осталось…» а послѣ этого слѣдовалъ возгласъ въ родѣ: «Господи, какую силу народу валитъ!» или: «однако крючитъ!» и т. п.
Въ одинъ изъ этихъ дней, Назаръ Иванычъ Коромысловъ возвратился съ извозчичьей биржи домой обѣдать крайне сосредоточенный самъ въ себѣ. Выпивъ рюмку водки и тыкая вилкой въ соленый огурецъ, онъ произнесъ:
— Главное дѣло теперь насчетъ пищи соблюдать себя: слѣдуетъ! Чтобъ пища эта самая завсегда въ свѣжести… Сегодня вонъ Николая Данилыча скрючило и свояченицу сводить начинаетъ. Я на берегу овесъ покупалъ, такъ сказываютъ, что въ пищу эту самую что-то подсыпаютъ, такъ надо отворотное зелье отъ этой самой подсыпки имѣть.
— Скажи на милость, вотъ ироды-то! — воскликнула Аграфена Степановна.
— Тоже и на счетъ вони, потому вонь пущаютъ; а отъ вони-то она и родится.
— Безбожники!
— Такъ вонь эту задушать слѣдуетъ, чтобъ не пахло.
— Какъ-же ее, тятенька, задушить? Ужь вонь — все вонь… — спросилъ старшій сынъ.
— Опять таки снадобье есть… — отвѣчалъ отецъ. У докторовъ спросить надо!
Онъ съѣлъ щи, икнулъ, отеръ пальцы рукъ о голову и, обротясь къ женѣ, продолжалъ:
— Даве, послѣ закупки овса, были мы въ трактирѣ, тамъ съ нами былъ докторъ — Федора Иванова Бубырева знакомый…
— О Господи! — всплеснула руками Аграфена Степановна.
— Чего о Господи!? — передразнилъ ее мужъ. Хорошій человѣкъ… Мы съ нимъ и чайку и водочки выпили. Я, говоритъ, больше простыми средствами… Изъ простыхъ онъ фельдшеровъ, а свое дѣло туго знаетъ, потому часъ цѣлый намъ о разныхъ болѣзняхъ и о томъ, что у человѣка внутри есть разсказывалъ.
— Ахъ страсти какія! Ну?
— Ну, вотъ его-то я и позвалъ къ себѣ. Сегодня вечеромъ пріѣдетъ къ намъ, осмотритъ насъ, лекарства на всякій случай дастъ. Что за радость безъ помощи-то погибать? Вѣдь не собаки… Народу вонъ то-и-дѣло на кладбище подваливаетъ.
Семейство пріуныло. Два сына почесали въ затылкахъ, а супруга поникла головой, но тотчасъ-же оправилась и спросила:
— Значитъ, поросенка жаритъ къ вечеру?
— Поросенокъ поросенкомъ, да еще чего нибудь надо, потому человѣка угостить слѣдуетъ, — отвѣчалъ Назаръ Иванычъ.
— Молодой онъ, папенька, этотъ самый докторъ, или старый? — задала отцу вопросъ восемьнадцатилѣтняя дочь, Груша.
— Дура! — произнесъ отецъ вмѣсто отвѣта и умолкъ.
Вставая изъ-за стола, онъ обратился къ старшему сыну и сказалъ:
— На биржѣ долго не проклажайся, а къ семи часамъ приходи домой. Пусть и тебя докторъ посмотрить. Да по дорогѣ зайди въ погребъ и купи бутылку рому.
Въ семь часовъ вечера все семейство Коромыслова было въ сборѣ и ждало доктора. Самъ глава дома, Назаръ Иванычъ, въ новомъ длиннополомъ сюртукѣ и сапогахъ со скрипомъ, ходилъ по чистой комнатѣ, напѣвалъ «отверзи уста моя» и, по временамъ, подходилъ съ стоящему въ углу столу съ закуской, предназначенной для угощенія доктора и поправлялъ на немъ бутылки и рюмки. Старшій женатый сынъ, наклонясь къ уху своей разряженной миловидной жены, шепталъ:
