Билл Прайс шагнул в бешеный хаос травмпункта. Слева он увидел женщину, держащую на руках краснолицего плачущего малыша. Глаза ребенка были полны слез, рот исказился в вопле. Мама издавала тихие успокаивающие звуки, но ребенок, казалось, не слышал их. Перед Биллом девочка-подросток с кольцом в носу и татуировкой на шее пыталась успокоить мужчину, держащего окровавленную тряпку на своей бритой голове. Человек выглядел возбужденным, размахивал свободной рукой, активно жестикулируя.
Билл посмотрел направо. Он увидел небольшую толпу, но никого не узнал.
Почувствовал себя разбитым. Одиноким.
Медсестра сидела за столом на сестринском посту. Она держала металлический клипборд, очки со стеклами в форме полумесяца громоздились на кончике ее носа. Такие очки делали ее лет на десять старше, чем она, вероятно, была.
Билл подошел к ней, чувствуя нарастающее напряжение в груди.
— Простите, — сказал он.
— Минутку.
Женщина, встав, обернулась, отошла от Билла и скрылась за дверью позади нее.
— Эй! — позвал Билл низким голосом.
Он постучал пальцем по пластиковому столу.
Она здесь. Где-то здесь. Она здесь.
Как мне ее найти?
— Эй! — произнес он громче.
Но медсестра не вернулась. И никто не вышел из комнаты, чтобы помочь ему.
Это было похоже на один из тех снов, которые в последнее время ему снились слишком часто. В снах он открывал рот, чтобы закричать, но не мог издать ни звука. И даже от попытки сказать хотя бы слово в горле появлялось ощущение, будто наглотался битого стекла.
Билл огляделся, надеясь увидеть знакомое лицо. Он видел только страдания. Люди в зале — бездельничающие, кричащие и испуганные — все были его спутниками по несчастью.
Она находится здесь. Она одна из них…
Снова появилась дежурная медсестра. Она все еще держала в руке клипборд. Она даже не взглянула на Билла. Сосредоточилась на столе и потянулась за бумажкой.
— Простите, — сказал Билл. — Я здесь, потому что…
— Одну секунду, уважаемый, — произнесла она.
Медсестра, взяв в руки бумаги, стала изучать их сквозь очки. Волосы у нее были с проседью, на ее розовом халате красовалось небольшое горчичное пятно.
— Моя дочь, — сказал Билл.
Женщина подняла указательный палец, требуя тишины. Она опять развернулась и скрылась за дверью, из-за которой только что появилась.
— Подождите! — попытался остановить ее Билл.
Но ее уже не было.
Билл вытянул шею, встав на носочки, чтобы заглянуть в комнату через просвет в дверном проеме, но ничего не увидел.
— Ау!
Нет ответа.
— Эй! — позвал он, повышая голос.
Медсестра высунула голову из-за двери, ее лицо стало хмурым:
— Сэр, я сейчас вернусь. Я буду на этом самом месте.
— Нет, нет.
— Простите?
— Нет! — Прогремевший голос отразился от стен и плиточного пола, это слово прорезало комнату, заставив всех заткнуться. Билл чувствовал их напряженное ожидание, их испуг и — да, их ликование. Они могут стать свидетелями такой сцены!
Какой-то парень в ярости ринулся к двери…
Медсестра выглядела сердитой, когда подошла к нему.
— Моя дочь здесь, — сказал Билл. — Саммер Прайс. Саммер Прайс — моя дочь.
И тогда черты лица медсестры смягчились. Она поняла.
Она узнала имя. Вероятно, как и все в помещении.
— О, — произнесла она, снимая очки. — Я знаю, кого позвать.
Прошла, должно быть, минута или меньше, а затем кто-то вошел через другую дверь в помещение травмпункта, незнакомый человек в пальто и при галстуке.
— Мистер Прайс?
Билл испытал лишь незначительное облегчение.
— Детектив Хокинс, — представился мужчина.
— Где она? Где Саммер? Кто-то позвонил. Мне сказали, что вы здесь…
Хокинс поднял руку и поманил Билла:
— Идемте-ка. Сюда.
Билл следовал за детективом, а Хокинс подошел к простой коричневой двери и повернул ручку. Она выглядела как дверь в подсобное помещение, и Билл задался вопросом, почему его ведут туда, где хранятся швабры и ведра.
Но потом он увидел, что это комната для посетителей, одно из тех мест, куда врачи приводили родных, чтобы сообщить им плохие новости. Билл был в одной из таких раньше, почти полтора года назад. Ничего хорошего в этой комнате не происходило.
Он остановился на полпути и продолжал стоять, даже когда Хокинс взял его за плечо, чтобы завести внутрь.
— Где она? — спросил Билл. — Скажите же мне хоть что-нибудь.
— Пройдемте, Билл. Пожалуйста. Мы можем поговорить там.
— Она жива? — Билл почувствовал, как грудная клетка гудит от ужаса и гнева, жар и давление закручивались внутри, как лава перед взрывом. Он стиснул зубы. — Просто скажите мне правду. По телефону мне сказали, что она жива. Саммер жива?
Хокинс смотрел ему в глаза.
— Она жива, Билл. Саммер жива.
Билл закрыл глаза, словно готовясь к удару. Он почувствовал, как тело наполняется прохладным, таким ощутимым облегчением. «Ладно, — подумал он. — Жива. Она ведь жива».
— Когда я смогу ее увидеть? — спросил он, поднимая веки.
— Она жива, Билл, — сказал Хокинс. — Но… мы должны поговорить. Внутри.
