Асмик подошла к столу, робко спросила:
— Я к вам. Можно?
Туся что-то быстро писала в блокноте. Не поднимая головы, пробормотала вежливой скороговоркой:
— Сию минуточку. — Потом закрыла блокнот, положила ручку в деревянный бокальчик. — Слушаю вас. — И тут же рассмеялась. — Каждый раз на этом самом месте.
— Как водится, — ответила Асмик. — Слушай, я до смерти хочу есть. Пошли обедать в шашлычную на Никитской, я угощаю!
Туся укоризненно покачала головой:
— Погляди на себя, еще один шаг — и догонишь Юрия Власова или этого, как его, Жаботинского…
— Считай, что шаг уже сделан, — флегматично промолвила Асмик.
Туся сосредоточенно посмотрела на часы.
— Мне еще два часа сидеть, не меньше. Выдержишь? Или костлявая рука голода уже схватила тебя за горло?
— Чего не сделаешь во имя дружбы!
Асмик хотела еще что-то добавить, но вошел посетитель.
Это была общественная приемная большой московской газеты, и сотрудники газеты поочередно дежурили там.
Поначалу Тусе нравились эти дежурства. Хотя и уставала сильно, а нравились. Приходя домой, она все еще слышала голоса людей, перед глазами мелькали лица, разные, молодые и старые, каждое со своей бедой, со своей заботой, потому что с радостью сюда не приходил никто.
Первое время Туся переживала за всех. Порой, не дослушав, уже бралась за телефонную трубку — скорее позвонить, разузнать, исправить.
Как-то Асмик сказала ей:
— Наверное, только врачам да еще юристам под силу измерить человеческое горе.
Туся прибавила:
— И еще нам — газетчикам.
Но чем дальше, тем все чаще она стала ловить себя на недоверии. Человек говорил, жаловался, требовал справедливости. Туся слушала и думала про себя: «А что, если выслушать вторую сторону? Так ли это все на самом деле?»
Недоверие сменилось усталым равнодушием. К ней приходили, жаловались, порой плакали, а она, с трудом сдерживая нетерпение, украдкой поглядывала на часы.
Но об этом Туся никому не говорила. Тем более Асмик. Та наверняка обрушилась бы на нее со всем пылом своего южного темперамента.
И Туся молчала. Делала свое дело, томительно скучала, но не показывала вида. А люди охотно шли к ней, тянулись к распахнутым навстречу глазам, к улыбке, привычно освещавшей красивое, ясное лицо.
Сложив руки на груди, Асмик издали наблюдала за тем, как Туся разговаривает с посетителем.
Тусино лицо поминутно меняло выражение. То становилось сочувствующим, то словно легкая тень набегала на него, то светлело в улыбке.
«Переживает, — думала Асмик. — Слушает и переживает. Как же иначе?»
Асмик посмотрела в окно, за которым зеленел горячо и сочно освещенный солнцем молодой сквер. И вдруг внезапно рванулась с неожиданным для ее грузного тела проворством.
— Опоздала! Так и есть, опоздала!
Туся оборвала фразу на середине. С неудовольствием спросила:
— Что случилось? Пожар или наводнение?
— Хуже, — торопливо бросила Асмик. — Опоздала на вокзал…
Туся улыбнулась, помахала ей рукой. Но Асмик уже ничего не видела, стремглав неслась по лестнице вниз.
Посетители между тем сменяли друг друга. Кто жаловался на райжилотдел: не дают очередникам приличной площади, кто на затянувшееся строительство детского сада, кто на директора завода, самовольно повысившего нормы.
А потом вошел он, Ярослав. Туся сразу узнала его, он мало изменился, разве что виски стали седые, но те же глубоко посаженные умные глаза, и немного выступающая вперед челюсть, и широкие брови.
Подошел к Тусе. Солнце светило ему в лицо, он щурился, заслоняясь ладонью от солнца.
— Разрешите? — спросил он.
«Не узнал, — подумала Туся. — Или просто ослеп от солнца?»
Она показала ему на кресло возле стола. Он сел, вынул из кармана платок, вытер лицо и шею.
— Сегодня до того жарко, — начал было Ярослав, взглянул на Тусю, и вдруг остановился. Глаза расширились, брови дрогнули. Узнал. — Туся, — сказал растерянно. — Неужели ты, Туся?
— Здравствуй, Ярослав, — ответила Туся.
Он пожал ей руку. Его рука была холодной, хотя за окном стояла жара.
— Сегодня так парит, — сказал неуверенно.
— Да, — сказала Туся. — Быть дождю.
Улыбка тронула его губы. Как и раньше, зубы его как бы налезали друг на друга, и по-прежнему казалось, зубов у него слишком много.
— Вот что, — сказал он. — Разговор о погоде и еще о том деле, с которым я пришел к тебе, продолжим после. Согласна?
— Как хочешь, — ответила она.
Он взглянул на свои часы.
— Ты когда кончаешь?
— В начале седьмого.
— Давай встретимся после работы. Идет?
— Идет.
— Я тебя буду ждать в половине седьмого, в кафе «Арктика», знаешь, на улице Горького?
— Знаю.
Он встал.
— Стало быть, в половине седьмого.
Он знал, Туся наверняка провожает его взглядом, и, должно быть, потому старался держаться особенно прямо. А впрочем, он выглядел все таким же стройным, затылок аккуратно подстрижен, пиджак модный, с двумя разрезами по бокам. Только, может быть, слегка пополнел, как ни говори — годы…
