— Извини, сегодня я не смогу.
Тугими упругими щупальцами черная тоска сдавливает горло. В легких першит, и он с трудом подавляет кашель.
— Хорошо, я перезвоню вечерком.
Мост над черной бездной, полной пронзительных звезд. Перил нет, и настил непрочен. Доски-ступени то и дело трещат под ногой. Они ненадежны, как твои слова, но мне больше не на что надеяться. Ты скажешь что-нибудь ласковое, коснешься руки, улыбнешься, и еще одна ступенька выдержит меня и не даст сорваться вниз. Я иду к тебе чистая яркая звезда, не похожая на мелкие злые иглы остальных, — ты светишь впереди, и до тебя все ближе. Я греюсь в твоем свете, забывая на время о том, что вокруг — вакуум. Иногда звезда мигает приветливо, и тогда я запрокидываю вверх лицо и улыбаюсь тебе.
Он нес эту чашу с черной водой в себе, он мчался сквозь лес, и вода переплескивалась через край. Капли оставляли на нем язвенные кислотные ожоги. Большей частью — на нем. Но отдельные брызги перелетали через не слишком-то высокие борта, которыми он ограждал мир от себя, и земля под ногами жалобно ныла, принимая в себя плеснувшую черноту. Кое-где за его спиной листья деревьев сворачивалась в хрупкие черные трубочки. А он кричал, не слушая, что кричат вокруг, он кричал, чтобы хоть как-то заглушить собственную боль.
Постепенно зверье стало убираться с его тропы. А чаша была полна…
— Ты хорошо выглядишь…
Он улыбается.
— Правда?
— Правда. Помолодел лет на пять. Смотреть приятно…
— А так?
Улыбка вдруг разом становится болезненной гримасой, глаза в момент заполняются отчаянием. Затравленный взгляд, нехороший.
Собеседник отводит глаза.
— Так — нет.
Он движением ладони убирает с лица тоску. Глаза снова улыбаются.
— Вот и хорошо.
— Что хорошего? — собеседник злится.
Он смеется.
— Хорошо, что смотреть приятно.
Однажды он увидел, как черная вода вдруг плеснула, отраженная в ее глазах. И он испугался.
Я должен научиться улыбаться. Эй, зеркало! Веселись… Да, знаю, это непотребно. Попробуем так… Уже лучше. Нет, слащаво. Добавим во взгляд каплю ироничности — как бы над собой… Чуть-чуть. Вот. Забавно — лепить собственное лицо… Посмотрим-ка на себя — ее глазами… Должно понравиться. Нет ни боли, ни бед. Я весел, легок, я почти волшебный принц из сказки. Грусть — только возвышенная. Злость только праведная. Я сотворю сказку из себя, любимая — может быть, ты прочитаешь ее.
Я должен научиться улыбаться.
— Почему ты так смотришь?
Он смеется и встряхивает головой.
— Я задумался. Извини.
Я боялся, что в компенсацию меня будут мучить кошмары. Но я так выматываюсь, что по ночам не снится ничего.
Чернота нагло лезет в лицо душными пальцами. Я улыбаюсь — уже рефлекторно — и чернота хохочет в ответ, хищно и радостно, чернота вцепляется когтями уже изнутри, и я ничего не могу сделать — ведь Она должна видеть только улыбку.
Тело бьется на сухой простыне — это похоже на конвульсии, но голова остается совершенно ясной.
На лице улыбка.
Чернота из ее глаз исчезла. Они оказались светло-серыми.
Мне кажется — или проклятая чаша стала тяжелей?
— Кого ты обманываешь?! Ее? Себя?
— Судьбу.
— Это же ложь! Ты врешь ей, подсовывая вместо себя сладкую маску! Это подло!
— Я пробовал иначе. Мне не понравилось. Ей, думаю, тоже.
— Дурак. Ты не умеешь улыбаться.
— Теперь — умею…
— Однажды эта улыбка перейдет в ненавидящий оскал, и ты не успеешь ничего сделать!
— Успею. Не бойся за нее.
— Дурак. Я за тебя боюсь.
— Не бойся.
— Чем врать, уходи. Это будет честнее.
Он наконец поднимает глаза. В них — совершенное изумление.
— Как это? Я без нее не могу.
Каждый шаг зависит от ее слова. Взгляда. Прикосновения.
Вот еще одна ступенька, хрустнув, приняла его вес.
Шаг. Еще одна. Шаг.
— Прости, я сегодня не могу…
Доска раскалывается и, нелепо взмахнув руками, фигурка срывается вниз.
— Если хочешь — завтра…
В последний момент пальцы вцепляются в ненадежное крепление, и он, замерев, ждет, пока мост перестанет лихорадить. Потом осторожно подтягивается на руках.
— Хорошо, я позвоню…
Он ложится на спину и находит взглядом свою звезду. На губах появляется улыбка.
— Да нет, все хорошо. Это даже не притворство уже. Я правда научился этой вот светлости.
— Прости, но это все равно — неправда. Я чувствую: тебе больно.
— Ты — чувствуешь, потому что с тобой я… Вот черт — хотел сказать — без маски…
— Вот видишь.
— Чушь!
— Рано или поздно ты сдохнешь от этого напряжения.
— Я никогда не умру. Я люблю ее.
«…в результате остановки сердца приблизительно в 18 часов. Следов насильственной смерти не обнаружено.»
На его лице была улыбка.
