Опубликовано в журнале:
«Знамя» 2015, №1
Владимир Лидский Улети на небо Повесть
Мутным вечером 5 августа 1918 года в тяжелых влажных сумерках, пропитанных гнилостными испарениями приволжских зарослей, добровольческая армия вышла на казанские рубежи. Речная флотилия, высадив чехов у пристаней, в нескольких километрах от города, продвинулась по Волге немного выше и у деревни Верхний Услон оставила отряд подполковника Каппеля. Остальные войска миновали Казань и поднялись еще дальше, где в районе Романовского моста вступили в артиллерийскую дуэль с береговыми орудиями красных.
«Первыми в прямой бой ввязались чехи. Им противостояли Мусульман-ский коммунистический отряд имени пророка Мухаммеда и Первый татаро-башкирский батальон имени Мекки и Медины. Под сильным пулеметным огнем чехи начали наступление на южные окраины города. Одновременно на Казань обрушилась артиллерия. Красные сражались отчаянно, но озлобленные чехи в стремительной и яростной атаке быстро подошли к окраинным кварталам и вступили с врагом в рукопашную…
Под ногами корчились раненые, со штыков стекала густая горячая кровь и, скапливаясь на мостовой, превращалась в бурый холодный студень… бойцы оскальзывались на нем и падали, но продолжали, сцепившись друг с другом, барахтаться в зловонной дымящейся жиже. Мусульманские отряды уже отступали, а чехи, преследуя их, начали медленно втягиваться в город, чтобы на плечах отступающих продвинуться к центру, но… из-за спин красных неожиданно показались свежие силы, — то были закаленные в битвах латышские стрелки, покрывшие себя неувядаемой славой еще в 1915-м под Ригой и не пустившие немцев на Петроград, — стойкие воины, спаянные железной дисциплиной и взаимовыручкой, жестокие и бесстрашные. Они принялись теснить чехов, и чехи дрогнули, — беспорядочно отстреливаясь, их цепи стали отступать на исходные позиции, к пристаням. Латыши дрались дерзко, с ожесточением, видно, не хотели терять чего-то своего, заветного, оставленного в осажденной Казани, и Мусульманский коммунистический отряд имени пророка Мухаммеда вместе с Первым татаро-башкирским батальоном имени Мекки и Медины, увлеченные порывом своих интернациональных братьев, крепче сжимали в уставших руках тяжелые винтовки и увереннее шли на врага. Латыши выдвинулись вперед и принялись резать чехов штыками, но тут в тыл красным ударил непонятно кто, и драка завязалась с обеих сторон фронта. Выправил положение, как выяснилось впоследствии, сербский батальон майора Благотича, который, не желая воевать на стороне красных, вышел из казанского Кремля и неожиданно ударил по их тылам и флангам. Остатки мусульманских соединений ринулись в улицы, и спас их только заградительный огонь броневиков, закрывших городские предместья смертоносной завесою.
Сумерки сменились вязкой тьмой, подул сильный ветер, и где-то в степи вспыхнул на мгновение холодный белый свет. Ледяные капли упали на головы людей, и следом загрохотало так, будто глубоко в тылу атакующих заработала мощная артиллерия. Но грозный звук рассыпался сухим треском, все более мельчавшим по мере приближения к залегшим цепям, и в конце концов превратился в успокоительный шелест тяжелого ливня…»
Полковник закрыл тетрадь и подвинул ее на угол стола. Включив двигатель своего инвалидного кресла, он повернул ручку управления и подъехал к окну. Харбинскую мостовую поливал горячий муссонный ливень. Раскаленный асфальт парил.
Полковник поежился. Он сидел, скорчившись, на холодной земле, с неба хлестал ледяной дождь; ему было девятнадцать лет, а на плечах его лежали погоны поручика.
Полковнику уже не хотелось жить дальше, потому что, когда приходит твой сто шестой день рождения, думал он, жизнь каким-то образом утрачивает свой смысл.
Утром приходил молодой китаец из Харбинского общества призрения, прибрался в квартире — молча, без слов, а зачем слова… да и ему ли поздравлять старика с днем рождения? Кто вообще может его сегодня поздравить? Те, кто в 24-м стали безродными апатридами и, потеряв работу на КВЖД, в течение двух-трех лет рассеялись по миру? Нет, из них никого уже не осталось на свете. Может быть, те, кто в 35-м, после японской оккупации Манчжурии, был вывезен в СССР и прямиком попал в лагеря по обвинениям в шпионаже и контрреволюционной деятельности? Нет, конечно, те ушли в иные миры даже раньше. А может, те, кто спустя еще десять лет были репрессированы в ходе победного послевоенного марша Советской армии, или те, кого насильственно репатриировали в 52-м? В течение каких-то тридцати лет русских выжгли из Харбина до основания, до корней, и совсем уж остатки некогда огромной общины погибли здесь во времена Культурной революции.
Некому поздравить старого полковника с днем рождения, нету на земле того человека, который мог бы приветствовать его в этот день и желать ему здоровья и долгих лет жизни. Сколько можно еще прожить на этом свете и в этом мире, который ничему не учится, а только продолжает сражаться сам с собою, как будто бы поставив перед своими детьми странную, абсурдную цель — уничтожить, залив человеческою кровью, все сущности земные, потопить в этой крови цивилизацию и культуру. Сто шесть лет — слишком большой для человека срок; полковник давно уже устал жить и не хотел более оставаться на этом свете, но тот свет пока не собирался принимать его.
