17 марта 1979 года, 16.30
Москва, Кунцево, улица Маршала Тимошенко
Правду говорят: «пришел марток — надевай семеро порток». Погода совсем не весенняя. Дует холодный пронзительный ветер, в лицо летит колючий снег. Я в своем модном нью-йорском тренче просто околеваю от холода. На улице минус восемь. По ощущениям — все минус двадцать. И это весна! Что я делаю на улице в такую погоду? Ищу работающий таксофон. Обошел уже пару кварталов в Кунцево и ничего. От слова совсем. Я все больше мерзну и посматриваю на часы. Обещал гулять докторам в парке ЦКБ не больше получаса. А меня уже нет сорок минут. Скоро забеспокоятся, начнут искать высокопоставленного пациента. Как же! Сам Романов приезжал навестить. А сколько министров перебывало? Загибайте пальцы. Щелоков — министр МВД был? Был. Товарищ Чурбанов, новоявленный министр МЧС побывал? Аж два раза. А маршал Устинов? Наконец, советский «премьер-министр» Косыгин? Нет… искать меня будут с собаками, вертолетами и со всей столичной милицией! Где же этот чертов таксофон?!
Я оглядываюсь и наконец, замечаю невдалеке серую будку. Хоть на улице и пусто, я лишь большим усилием воли сдерживаю себя от того, чтобы не рвануть к углу здания. Нельзя мне сейчас вызывать подозрения. Модный певец Селезнев — хоть десять раз ты обмотайся шарфом — это не та фигура, которая остается без внимания.
Спокойным шагом дохожу до таксофона, закрываю дверь. Дую на пальцы, пытаясь отогреться. Достаю из кармана бумажку. Перечитываю еще раз текст. Вспоминаю уроки армянского из айфона. В языке этого народа отсутствует звук «Ы», все остальные буквы и звуки идентичны русскому. Это значит, что если армянин владеет русским на очень высоком уровне, он всё равно будет произносить Ы нечётко и очень мягко. Мы — Мии, Вы — Вии…
Так, поехали. Сую 2 копейки в телефонный аппарат, набираю номер.
Мне отвечает усталый женский голос — Справочная Внуково
Я прикладываю к трубке шарф, чтобы звучало глухо и произношу, растягивая гласные
— Тии меня хорошо слиишишь?
— Да, говорите
— Реиис 1691. На борту бомба. Взорвется в воздухе. Тии меня слиишишь? — я старательно копирую армянский акцент
— Повторите — женский голос явно напрягся, в трубке послышался щелчок. Неужели записывают?
— Реиис 1691. Москва-Одэ-эсса. Бомба. Свободу независимой Армэнии!
Последнюю фразу я тихо выкрикиваю, сразу вешая трубку. Руки дрожат, лицо пылает. Мелькает мысль — «Вот и согрелся». И тут же вторая — «Записывали или нет?» А если записывали, смогут ли опознать мой голос? Оглядываюсь. Снег залепил стекло будки — ничего не видно. Видел ли меня кто-нибудь? Стираю отпечатки пальцев с трубки и ручки, осторожно выхожу наружу — все также пусто. Вытираю рукавом пот со лба, быстром шагом иду на остановку. Надо дождаться автобуса и проехать хотя бы одну остановку — вдруг пустят розыскную собаку от таксофона. Еще четверть часа и приходит «Икарус-гармошка». Он набит битком. Внутри полно лыжников, молодежи с санками… Ну правильно. Сегодня суббота, народ едет кататься в Крылатское, на Москва-реку. Натягиваю повыше шарф.
По дороге размышляю, как же я умудрился стать телефонным террористом? Скорее всего из-за слишком внимательного взгляда цэкабэшного психиатра. Доктор Комаров уже дважды заходил в палату, обследовал меня. А перед первым визитом о чем-то долго говорил с Романовым в коридоре. Это мне сестрички нашептали. Вряд ли Генеральный ему что-нибудь рассказал про мои «вещие сны», по крайней мере доктор не касался этой темы — но они оба явно настроились получить побольше информации о моей психике.
А это значит, что я не могу сообщить о катастрофе ТУ-104 во Внуково Генсеку напрямую. Мол приснилось и все. После долгих, изматывающих разговоров с Комаровым… нет уж, лучше так. 58 погибших, куча инвалидов… Сейчас они во Внуково бегом бросятся искать бомбу. А заодно армянских террористов. После недавних взрывов в московском метро — все на взводе. КГБ бдит. Бедный Демирчян… Конец ему. Чую теперь комиссия займется не только Спитаком.
Что касается рейса, то его теперь обязательно еще раз отложат. Поменяется экипаж, прекратится снег, улучшится погода. Там, конечно, была не только ошибка пилотирования и обледенение, но и сработавший датчик пожара двигателя, но настоящего возгорания то не было!
Нет, я все сделал правильно. За исключением того, что поздновато спохватился. После инцидента в Останкино и бесконечного паломничества ко мне в палату мамы с дедом, Лехи, «звездочек», Клаймича, Моники с отцом, министров, всех студийных музыкантов, родственников Веры и даже Альдоны (вот лучше бы Веверс не приходил — до сих пор мороз по коже), я добрался до айфона только 10-го марта. Мама вместе со всеми вещами привезла его внутри ленинградского калькулятора, где он хранился последний месяц. В сам же телефон я влез с помощью пилочки медсестры только спустя пять дней, в туалете, тайком. Зашел на сайт «этот день в истории», лениво пролистал ленту с ближайшими датами и… чуть не упал с унитаза. Крушение ТУ-104 во Внуково. Погибшие дети, десятки инвалидов!
Ветер бросил мне в лицо новый заряд снега. Глядя на отъезжающий «Икарус», поежился. Перед тем как войти на проходную, мелко разорвал и выбросил на дорогу обрывки бумажки с текстом. Клочки бумаги тут же унес новый порыв ветра. Вздохнул свежий, морозный воздух. Снежинки падали мне на лицо, таяли и снова падали. Я постоял зажмурившись пару минут, после чего с бодрой улыбкой вошел внутрь.
