«Три Толстяка» (Комитет национального спасения, он же — Чрезвычайный Триумвират):
Босс, председатель комитета.
Шеф, руководитель службы информации.
Генерал, главнокомандующий гвардии.
Предводители восстания против «Трех Толстяков»:
Просперо, «оружейник», президент корпорации «Армадапром»,
Тибул, артист, руководитель Национального театра,
Тутти (Теобальд), внук короля, наследник,
Суок, актриса, подруга наследника,
Доктор Гаспар Арнери, выдающийся ученый-энциклопедист,
Капитан Бонавентура, гвардейский офицер для особых поручений,
Тетушка Ганимед, экономка доктора Гаспара Арнери.
Сцена почти целиком погружена в темноту. В луче неяркого прожектора из глубины на авансцену медленно идет стройная изящная девушка в красивом нарядном платье. Она танцующим шагом движется по прямой линии, ступая осторожно, как будто балансирует на канате. У нее в руках маленькая свирель, на которой она насвистывает негромкую, смутно узнаваемую мелодию. Её игра не безупречна, скорее она практикуется, репетирует, повторяя какие-то фрагменты, и в какой-то момент, явно не удовлетворенная результатом, обрывает мелодию. Из тени появляется Тутти. В руках у него книга, а на плече маленький рюкзак, к которому прикреплен плюшевый медвежонок.
Тутти: Пожалуйста, прошу тебя, не останавливайся. Мне нравится эта мелодия. Мне нравится как ты играешь… И мне безумно нравишься ты!
Суок: Глупости. Это место мне почему-то никак не дается, сколько не репетируй… Впрочем, спасибо за комплимент. Хотя ты явно льстишь — здесь слишком темно, чтобы ты мог меня как следует разглядеть. Это что, такой способ знакомиться с девушками?
Тутти: Нет… нет у меня никаких способов… Просто… Понимаешь, я видел тебя на сцене сегодня вечером. И это было… это было…
Суок: А-а-а, поклонник… Это уже интереснее. Я не то чтобы опасаюсь, но недолюбливаю случайных приставал. Тебе понравился наш спектакль?
Тутти: Да. То есть, нет. В смысле — не знаю. Мне было сложно сосредоточиться на сюжете и игре, я просто любовался тобой.
Суок: Не самый приятный отзыв для актрисы, но как женщина, я, наверное, должна быть польщена?
Тутти: Не знаю, мне… я… (потерянно молчит).
Суок (улыбаясь): Теперь моя очередь сказать — не останавливайся. Я… Мне… (почти неуловимо передразнивает его, но завершает вполне серьезно, хоть и кокетливо) Мне нравится тебя слушать.
Тутти: Прости, пожалуйста. Я просто пытаюсь объяснить, что чувствовал, глядя на сцену… Когда я тебя увидел, я замер. Ты заговорила — я умер. Ты запела — я воскрес…
Суок: А сейчас? (берет его за руку) Что ты чувствуешь сейчас? (другой рукой осторожно проводит по его лицу) Ты «замер», «умер» или «воскрес»?
Тутти: По крайней мере, во мне все замерло, и я не могу понять, чувствую ли я что-нибудь. То ли я боюсь по неосторожности все испортить, то ли это — мое железное сердце.
Суок: (резко отдергивая руку) Что за дурацкая шутка! Умер-шмумер… Только я подумала, что в тебе что-то есть, как на тебе — началось…
Тутти: Нет, погоди! У меня действительно железное сердце — это официальный вердикт…
Суок: Не ври! Человек с железным сердцем не может чувствовать то, о чем ты только что говорил. И вообще, не бывает людей с железным сердцем.
Тутти: Как бы я хотел, чтобы это было правдой… На самом деле, это мое детское прозвище…
Суок: Еще лучше! Мог бы придумать что-нибудь повеселее.
Тутти: Да нет, правда! Знаешь, почему меня так прозвали? Я был жутко стеснительный и страшно самолюбивый. А мои приятели обожали жестокие шутки — вроде как поджечь шерсть у собаки или бросить в воду кошку… Мне было страшно, но еще страшнее было это показать, а потому я делал каменное лицо. И на вопросы и подначки отвечал: «Это скучно. Какое мне дело до этих тварей?»… Дурак был. Мне даже нравилась эта кличка — «Железное сердце». Теперь и хотел бы забыть — а не дают. Задокументировано, да… Даже люди, которые меня никогда не видели и ничего обо мне не знают, охотно повторяют «у него железное сердце». И временами я начинаю бояться, что они могут быть правы…
Суок: (отступая от него на шаг): Постой, погоди, я, кажется, знаю кто ты… (Все остальное она говорит, обращаясь не к нему, а как бы складывая в уме целостную картину) Ну, конечно же, это все объясняет — и полный аншлаг в партере и ложах — туда же билеты стоят, как таунхаусы! — и дополнительные патрули гвардейцев на входе… Мы все перед началом спектакля еще гадали, что за шишка почтила нас вниманием, а маэстро был такой таинственный и все время рычал на директора Бризака… И даже то, как они начинали аплодировать — не сразу, а после небольшой паузы, и глядя не на сцену, а куда-то в глубину зала… Да, в глубину, туда, где королевская ложа! И вчерашние газетные заголовки: «Наследник престола возвращается, завершив свое образование за рубежом»… И теперь еще это прозвище, «железное сердце»…
