Товарищи офицеры

Водители выключили подфарники, и колонна автомобилей, застывшая вдоль опушки, слилась с темной стенай осинника. С пригорка, обагренного светом затухающего костра, донесся гулкий медный звук — захлопнули опустевший котел батальонной кухни. Потух и костер. Густая тьма прижалась к земле.

Замелькали лучики карманных фонарей. Люди, группами и в одиночку, шли к двум отступившим от леса осинам, между которыми белело полотно киноэкрана. Возле осин скопищем светляков тлели цигарки; терпкие струйки махорочного дыма примешивались к запахам палой листвы и прелой от костров земли.

Командир роты капитан Ермаков, устало прислонившись к кузову автомашины, поглядывал на солдат. Казалось, он высматривал своих, потому что изредка улыбался, довольный, как во сне, когда узнавал чьи-то голоса.

Вот, беспечно попыхивая папиросами, мимо капитана кучкой прошли солдаты из его роты. Не заметили в темноте своего командира. Ермаков не удержался, окликнул?

— Что, орлы, и спать расхотелось?

Всего неделю командовал Ермаков этими людьми: только за три дня до учений принял он роту. Но голос нового командира солдаты уже успели хорошо запомнить.

— Расхотелось, товарищ капитан, — ответил кто-то, еле шевеля языком.

— Выдержали учения — выдержим и кино! — бойко проговорил из толпы веселый тенорок.

«Гребешков», — узнал капитан и улыбнулся в темноте. В полдень капитан видел этого паренька. Он брел по колено в воде, с телефонными катушками и оружием двух уставших до изнеможения товарищей.

Парни в шинелях лениво шли в кино, шли за обшей для всех наградой. Если бы несколькими часами раньше Ермаков не видел этих парней в работе, он смог бы подумать, что теперь они гордятся своей ленью, не выносливостью, а именно ленью, гордятся своей полусонной походкой.

…Сноп электрического света вырвал из ночи полотно киноэкрана. Казалось, что его искрящийся белый квадрат повис прямо в небе. Еще через минуту застрекотал движок. На посиневшем экране задрожали буквы, слова; из динамика на осинке грянули барабаны солдатского марша.

«Где он, Гребешков?» — Капитан всматривался в силуэты сидевших солдат. В тесноте серых шинелей, среди десятков одинаково надвинутых на головы пилоток, Ермаков как-то сразу угадал своего знакомца: тот сидел неестественно выпрямленный, задрав тонкую шею, а на плечах его, навалившись с двух сторон, уже спали два однокашника.

«И тут за троих работает!» — усмехнулся Ермаков. А сам оттолкнулся спиной от кузова автомашины и побрел не спеша к большой штабной палатке, приготовленной для ночлега офицеров.

Ермакова разбудили через час. Дежурный офицер объяснил:

— Старик вызывает. Пустяки. Не спится даже напоследок!

Ермаков, поеживаясь, вышел из палатки. В темноте, двигаясь на голоса, отыскал группу офицеров. Представился комбату — плечистому, в широкополой накидке подполковнику Докшину. Беззлобно чертыхнувшись, Докшин пожал плечами:

— Я вас не звал.

Оказалось, что ротных приказал разбудить начальник штаба, который стоял тут же. Ермаков усмехнулся: «Новая метла!..» Вспомнил, что после нынешних учений старика Докшина отзывают в распоряжение Москвы, а на его место заступает теперешний начальник штаба. Видно, будущий комбат уже теперь не хотел баловать офицеров.

Докшин только развел руками:

— Ну, коль проснулись, идемте со мной!

Посвечивая фонариками, офицеры обошли затихший после кино батальонный бивак, проверили охрану и солдатский ночлег. Люди, тесно прижавшись друг к другу, спали в маленьких палатках на тощих постелях из листьев и моха. В роте Ермакова из-под палаток торчали золотистые пучки свежей соломы; комбат заметил это и одобрил:

— Хорошо. Наверно, усач ваш, старшина Грачев позаботился? Солому не в деревне достали?

— Нет, товарищ подполковник. Запас имели, — сдерживая зевоту, ответил Ермаков. И взглядом отыскал начальника штаба, как бы спрашивая: «Ну? Выяснил?.. У меня все в порядке. Даже солома…»

…Минут через двадцать они вернулись в палатку.

Кое-кто из младших офицеров, взводных, уже спал; из разных углов с коек-раскладушек доносилось мирное похрапывание.

— Ишь, молодежь пошла! — кивнул комбат. — Каких-то пять суток не поспали, и уже от подушки не оторвешь! Ну, а мы, по-стариковски, еще чайку попьем. — Чай-то есть? — спросил он у солдата-дневального.

— Так точно. Горячий, — ответил солдат.

Офицеры, скинув шинели, уселись вокруг походного столика, освещенного висячим аккумуляторным фонарем. Появились консервы, остатки походных припасов. Докшин пошучивал, напоминая в этой полудомашней обстановке хозяина-хлебосола.

— Конечно, коньяк не хуже чая, но… военторга след простыл. А коньяк у них был, это точно.

Разливать чай взялся самолично замполит батальона майор Железин. Он не совладал с тяжелым чайником, и струйка крутого кипятка брызнула на газету. Заметно растерявшегося, бледного от бессонницы замполита поспешили успокоить:

— Расточительство! Из чугуна — чайники!

Командир первой роты капитан Воркун рассудительно произнес:

— Чайник этот, конечно, откопали случайно. Не иначе, из металлолома интенданты его спасли. А вот кружки эти!.. Так и хочется спросить: кто их придумал и арестован ли он? Чай остыл, а края прямо-таки раскаленные!..