– А что за человек этот мистер Броуп? – неожиданно спросила тетушка Кловиса.
Миссис Риверседж была занята срыванием высохших лепестков с кустов роз и ни о чем другом не думала; едва был задан вопрос, как она тотчас обратилась в напряженное внимание. Она была одной из тех старомодных хозяек, которые считают, что должны хоть что-то знать о своих гостях, и это что-то должно быть к чести последних.
– Кажется, он приехал из Лейтон Баззарда,[1] – заметила она, как бы подталкивая его к дальнейшим разъяснениям.
– В наши дни, когда путешествовать можно быстро и с комфортом, – заговорил Кловис, разгоняя колонии тли с помощью сигаретного дыма, – приехать из Лейтон Баззарда отнюдь не значит обладать сильным характером. Это всего лишь может означать, что у человека беспокойная натура. Вот если бы он выехал оттуда под покровом ночи или в знак протеста против неизлечимого и бессердечного легкомыслия его жителей, тогда бы мы могли судить и о нем, и о его предназначении в жизни.
– А чем он занимается? – повелительным тоном вопросила миссис Троил.
– Издает «Церковный вестник», – отвечала хозяйка, – и он такой большой знаток в области медных мемориальных досок, трансептов,[2] влиянии византийского богослужения на современную литургию и всякого такого прочего. Может, он и чересчур увлечен всеми этими вопросами, но чтобы вечеринка удалась, нужно приглашать разных людей, не так ли? Вы ведь не находите его слишком скучным?
– Если человек скучный, то на это можно вообще не обращать внимания, – сказала тетушка Кловиса, – но то, что он ухаживает за моей горничной, этого я не могу ему простить.
– Моя дорогая миссис Троил, – в изумлении произнесла хозяйка, – что за необыкновенное предположение! Уверяю вас, мистеру Броупу такое и в голову бы не пришло.
– Мне неинтересно то, что происходит у него в голове; пусть он во сне предается своим нескончаемым эротическим фантазиям, и я не буду возражать, если замешаны при этом будут все слуги. Но я не допущу, чтобы он донимал мою служанку в часы бодрствования. Я твердо стою на своей позиции, и спорить тут не о чем.
– Но вы, по-моему, заблуждаетесь, – настаивала миссис Риверседж. – От мистера Броупа меньше всего можно было бы ожидать подобное.
– Имеющиеся в моем распоряжении сведения дают мне основание говорить, что от него как раз больше всего следует подобное ожидать, и будь моя воля, я бы сделала так, чтобы от него вообще не ожидали ничего подобного. Я, разумеется, ничего не имею против ухажеров, у которых самые благородные намерения.
– Я просто не могу допустить, что человек, который с таким знанием дела и так красиво пишет о трансептах и византийском влиянии, может быть настолько бесчестным, – сказала миссис Риверседж. – Откуда вам известно, что он так себя ведет? Я, конечно, не намерена подвергать сомнению ваши слова, но нельзя же осуждать человека, не дав ему возможности высказаться, не так ли?
– Он уже успел высказаться, и не имеет значения, будем мы его осуждать или нет. Он занимает комнату рядом с моей гардеробной, и два раза, когда, по его мнению, меня не было поблизости, я отчетливо слышала, как он говорил за стеной: «Я люблю тебя, Флори». Наверху перегородки очень тонкие; слышно даже, как часы тикают в соседней комнате.
– Вашу служанку зовут Флоренс?
– Ее имя Флоринда.
– Какие необыкновенные имена вы даете своим служанкам!
– Я не давала ей этого имени; она поступила ко мне на службу уже нареченной.
– Я хотела сказать, – заметила миссис Риверседж, – что когда ко мне попадает служанка с неподходящим именем, я называю ее Джейн; скоро она к этому привыкает.
– Отличный план, – холодно произнесла тетушка Кловиса. – Только я привыкла к тому, что меня саму зовут Джейн. Так вышло, что это мое настоящее имя.
Она остановила поток извинений со стороны миссис Риверседж, резко заметив:
– Вопрос не в том, буду ли я называть свою служанку Флориндой, а в том, имеет ли право мистер Броуп называть ее Флори. Я сильно склоняюсь к тому, что не имеет.
– Может, он просто повторял слова из какой-нибудь песни, – с надеждой проговорила миссис Риверседж. – Нынче много всяких глупых куплетов, где есть девичьи имена.
Она обернулась к Кловису, ища у него поддержки как у возможного знатока по этой части:
– «Не зови меня Мэри…»
– И не подумаю, – заверил ее Кловис. – Во-первых, мне давно известно, что вас зовут Генриетта, и к тому же я не настолько хорошо вас знаю, чтобы позволять себе такую вольность.
– Я хотела сказать, что есть песня с такими словами, – поспешила объясниться миссис Риверседж. – «Рода, Рода, хорошая погода» или «Рита-Рита-Маргарита» и кучи других. Понятно, что мистер Броуп вряд ли будет петь такие песни, но, мне кажется, нельзя осуждать его, пока нет иных свидетельств его провинности.
– Есть и иные свидетельства, – обронила миссис Троил.
Она поджала губы с видом человека, который с наслаждением выжидает, когда его станут умолять снова открыть рот.
– Свидетельства? – воскликнула хозяйка. – Говорите же!
– Когда я поднималась к себе после завтрака, мистер Броуп как раз проходил мимо моей комнаты. В руке он держал пачку бумаг, и из нее самым натуральным образом выпала одна бумажка и, закружившись, опустилась прямо возле дверей моей комнаты. Я собралась было крикнуть ему: «Вы что-то уронили», но почему-то сдержалась и не обнаруживала себя, покуда он не скрылся в своей комнате. Мне вдруг пришло в голову, что я редко бываю в своей комнате в этот час, а Флоринда почти наверняка в тот момент убирала у меня. И я подняла эту невинную на первый взгляд бумажку.