Хотя, былой источник наслажденья,
Театр — сегодня только развлеченье
И остроумья грубый фарс милей
Толпе сидящих в зале дикарей,
Поэт, ты пишешь, не считаясь с риском,
Лишь для немногих — тех, кто вкусом взыскан.
И все ж хвалу стяжать у них одних
Задача, Конгрив, выше сил твоих.
Хлыщи, которых ты бичуешь больно,
Твой гений признают непроизвольно:
Попробуй не смеяться, коль смешно?
Легко ль не выпить там, где есть вино?
Ты наделен талантами такими,
Что с жанрами справляешься любыми.
Воспета Арабелла
[3] так тобой,
Что сладостней не спеть и ей самой.
Любого, преисполнившись печалью,
Ты взволновать способен пасторалью.
"Пастора"!
[4] — пастухи твердят в слезах.
"Пастора"! — эхо вторит им в полях.
Когда твоя живописует муза
В бою с коня упавшего француза,
Кому Вильгельм
[5], ведя к победе рать,
Дарует жизнь, что вправе был отнять,
Ты говоришь о деле достославном
Стихом, ему по благородству равным.
Твой тонкий вкус и мастерство твое
Комедии вернули роль ее.
Нас научил ты осуждать сурово
То, что мы были восхвалять готовы.
На сцену перенес ты высший свет
И доказал: меж них различий нет
Играет фат, как лицедей играет,
Хотя второго первый презирает.
Но как твой дар ни многогранен, он
В трагедии особенно силен.
Ты в каждого вселить умеешь жалость,
Чтоб с общей скорбью личная сливалась.
Какой-нибудь забывчивой вдове,
У коей лишь забавы в голове,
И той не плакать трудно, слыша пение
Твоей "Невесты в трауре"
[6] на сцене.
Ты в горе нас ввергаешь и бодришь:
Мы чувствуем, как ты нам повелишь.
Кто наполнял нежней и с большим тщаньем
Сердца друзей сочувствием к страданьям,
Которые для нас измыслил сам,
Солгав лишь в этом — только в этом — нам?
Твори ж, поэт, и дальше нам на счастье,
В нас боль целя и умеряя страсти.