В некотором царстве, в некотором государстве жил-был старый пень. То есть, не такой уж и старый, вполне еще крепкий пень, лет сорока, наверное, не больше. Или пятидесяти. Это, конечно, не считая тех ста двадцати, которые он прожил деревом. Пень помнил, что тогда его звали Дубом, был он крепок и могуч, с пышной темно-зеленой кроной, под завязку набитой энергичными здоровыми желудями. От этих желудей могли рождаться маленькие хорошенькие дубки, наверное, целый лес дубков мог бы родиться, но как только появлялся росток — его тут же кто-то выкапывал и уносил. Пень уже не помнил, почему ростки выкапывали и уносили. Наверное, усыновляли в другие леса, где не было таких дубов. В принципе, ему было все это не очень интересно. Жилплощадь и так была не слишком большой — просто поляна в самой середине чаще. И одному не очень-то просторно, чтобы ее еще и с родственниками делить. Да и вредно детям вечно под родительским кровом. Вернее — кроной. Под его густой темно-зеленой кроной вообще ничего не могло вырасти. Какой-то кустик пытался, но и у него не получилось — засох без света. Очень густая крона у Дуба была, очень. Он ею всю жизнь гордился, пока не стал Пнем. Почему он стал пнем — этого он уже не помнил. Наверное, заболел. А всё эти желуди! Как осень — так к дубу кабаны целыми стадами. Если бы просто желуди подбирали — это не жалко, Дуб этих желудей каждый год на землю сбрасывал в огромных количествах и высочайшего качества. Но кабаны повадились под корнями рыться! Свиньи, настоящие свиньи, к тому же — дикие. Наверное, какой-то важный орган повредили, и Дуб заболел, вот его и спилили. Или, может быть, зима очень холодная оказалась, Дуб замерз, вот его и спилили. Или, наоборот, может, молния в него попала, он весь обгорел, вот его и… Да это Пню тоже не слишком интересно было. Жилплощадь осталась за ним, никто его особо не беспокоил, кабаны уже не приходили рыться у него в корнях, о желудях не надо было беспокоиться… В общем и целом Пень был доволен своей нынешней жизнью.
И тут вдруг случилась осень. Осени и раньше случались, и довольно часто, но обычно проходили без особых осложнений. А тут как-то все сразу совпало: осень в этот раз случилась золотая, ясная, тихая, — просто сказочная какая-то осень. Пень проснулся, огляделся вокруг и подумал: «Э! Осень пришла. Вот так жизнь и проходит». Он уже собирался подумать еще что-нибудь лирическое и очень личное, но тут у него вдруг зачесался один из давно, казалось бы, засохших корней. Конечно, это могло быть просто потому, что жуки-короеды добрались, наконец, и до сухого корня. Но Пень вопреки очевидности обрадовался и подумал: «Э! А ведь я еще вполне ничего себе! Наверное, это новый росток на свет просится». Кто его знает, с чего он так подумал. Гормональный сбой какой-то, наверное. В таком возрасте это бывает. А тут как раз бежали мимо Пня Зайчиха с Зайчонком. В другое время Пень на них и внимания не обратил бы. Но мысль о новом ростке его так захватила, что он пустил Зайчиху с Зайчонком в нору под своими корнями, чтобы грели его старые корни, а заодно — и новый росток.
И так стало хорошо старому Пню! Вокруг была золотая осень, в норе под ним было тепло от Зайчихи с Зайчонком, а давно, казалось бы, высохший корень чесался, навевая всякие мечты.
Вот в этот момент и лег рядом с ним желтый листок. И не просто желтый, а как будто настоящий золотой, весь легкий, изящный, с тонкими зеленоватыми прожилками и бежевой каймой по зубчатому краешку. Прекрасный листок, просто прекрасный. Пень сразу понял, что это какая-нибудь молодая стройная Березка обронила, а Ветер подхватил и принес его прямо к корням Пня. Конечно, не случайно! В жизни ничего не бывает случайного! Это судьба, а она, как известно, везде найдет. За свою долгую жизнь он повидал множество молодых и даже довольно стройных березок, но листья ни одной из них не шли ни в какое сравнение вот с этим, золотым, с зелененькими прожилками… Значит — судьба.
Гормональный сбой, естественно. Ничего не поделаешь, возраст.
Но Пень-то об этом не знал. Он взял золотой листочек и написал на нем: «Ты прекрасна! Я тебя люблю!» И попросил Ветра отнести это письмо к той, от которой прилетел этот листочек. Ветер согласился — почему бы и не согласиться, все равно он просто так туда-сюда мотается, — подхватил листочек и понес его к березовой рощице на опушке леса. Но на пути его встретили непроходимые заросли терновника, и пока Ветер из них выпутывался, он так обессилел, что уронил листочек на землю. А как раз в этом месте на земле лежала старая Осиновая Колода. Она уже давно там лежала, с предпоследней Большой Бури. Старожилы помнили, что со времени последней Большой Бури прошло лет примерно двадцать. Или шестьдесят. А между последней и предпоследней Большими Бурями прошло столько же, если не в два раза больше. В общем, можно считать, что Осиновая Колода лежала на земле в этом месте всегда. Она давно уже не ждала от жизни никаких приятных сюрпризов. А тут вдруг — письмо! На золотом листочке с зеленоватыми прожилками! Что письмо предназначено вовсе не ей — это Осиновой Колоде даже в голову не пришло. Там же ясно было написано: «Ты прекрасна!» Стало быть — ей. А Ветер не стал с ней спорить. Во-первых, он был страшно ветреным, ему было все равно, кому достанется письмо старого Пня. А во-вторых, он знал, что никакой Ветер, даже самый сильный, не сможет сдвинуть Осиновую Колоду с ее точки зрения. Вот и не стал спорить.
