Он любил пофантазировать. Будто с ним что-то случилось и он оказался в центре внимания других людей. Причем это были не абстрактные мечтания. Алекс Ли Тандем вряд ли понимал толком, что такое абстракция, — ему едва исполнилось двенадцать.
Вот в его воображении возникает море, пляж и сам он, барахтающийся в волнах, где-то у горизонта… Любой другой мальчишка тут же подумал бы о страшной киношной акуле, подплывающей снизу… Но Алекс сразу представил спасателя на берегу. Этот загорелый скучающий американец скрестил руки на груди и иногда лениво бросает взгляд на буйки. Но он и глазом не моргнул, видя судорожно взмахивающего руками мальчишку. Вместо того чтобы броситься на помощь, спасатель вовсе отвернулся от моря. Его занимает совсем другое. Вчера где-то тут загорали молодые немки в откровенных купальниках… У него пересохло в горле, и он купил колы у продавца, торгующего вразнос.
В этот момент ужасные акульи челюсти сомкнулись на правом боку Алекса.
А спасатель начал как бы между прочим приближаться к симпатяшке Тане.
Акула, не выпуская жертвы, описала в воде кровавый полукруг.
Спасатель завел разговор с неказистым спутником девушки. Весь он так и сочился елеем, стараясь произвести благоприятное впечатление.
Хрустнули позвонки.
— Смотрите! Тюлень! — Таня спутала отчаянно взметнувшуюся вверх руку Алекса с блестящей ластой.
Но на поверхности моря уже ничего не было. Птица пролетела? Самолет блеснул крылом? Или правда тюлень?
Нет, это он, Алекс Ли, пошел ко дну. Такие картины рисовало его воображение. Да и что он в жизни видел? Опыта у него было — кот наплакал. Насмотрелся телика, вот и воображал себя, как и все его сверстники, персонажем не то боевика, не то сериала.
ЯХВЕ
А в этот самый момент он сидел в машине своего отца — они уехали из дома на целый день. Над ними гудел самолет — так низко, что казалось, вот-вот заденет крытые гофрированным железом заводские корпуса неподалеку. Машина застряла в пробке на шоссе, возле аэропорта. Справа от Алекса сидел за рулем его отец, он же самый лучший друг, Ли Джин. Хлобысь! Это два его приятеля, забавы ради, полоснули Алекса по спине эластичным шнуром для связывания багажа. Он подался вперед, уклоняясь от новых ударов, и слегка высунул пухлую руку из окошка, словно подавая знак кому-то невидимому.
Здрасте пожалуйста! Его начали хлестать ветки облезлых февральских деревьев у обочины. В ответ он подставил ладонь ветру, и тут же к его большому пальцу пластырем прилепился мокрый лист.
— Дром, дром — смеходром. Дром, дром — спортодром.
Они едут смотреть борьбу. Ожидается нешуточный поединок. Да и вообще это дело невиданное. Обычно Алекса из дома никакими пряниками не выманишь. Сидит сиднем у телика дни напролет или помогает чем может отцу-врачу. Слоняется по приемной, наблюдает, кто да что, а Ли Джин в это время принимает больных в небольшом кабинетике за белой дверью. Еще Алекс любит сесть где-нибудь в укромном уголке и решать кроссворды или просматривать комиксы. Уединение всегда было ему по душе. Больные в ожидании приема озабочены своими проблемами и не обращают внимания на мальчишку, который между тем наблюдает за ними и про себя ставит диагноз. Конечно, межпальцевый грибок, грудную жабу или еще какой-нибудь серьезный недуг ему не распознать. При виде человека помоложе он мысленно изрекает: ОРЗ, а зрелым дамам выносит приговор: климакс. Никому до него дела нет. А ему это представляется чем-то вроде телешоу. Только в последний год на него начали посматривать с любопытством. Да и как иначе: он заметно подрос, округлился в бедрах, словно женщина, а лицо у него болезненного, землистого цвета. Его глаза-щелки за стеклами очков кажутся еще уже — ни дать ни взять китаец. Детство куда-то улетучилось, раз и навсегда. Окружающие стали проявлять к нему интерес. То и дело кто-то из взрослых брал его за плечо и принимался задавать идиотские вопросы. Как только ему стукнуло двенадцать, все вдруг повадились высказывать разные мнения и учить его жизни: дескать, надо ему побольше бывать на свежем воздухе, да неплохо бы поиграть в футбол или еще каким спортом заняться, побегать-попрыгать, как бегали-прыгали да румянец нагуливали они сами в какие-то незапамятные времена. Скоро до него доберутся, понимал Алекс. Куда-нибудь повезут — увиливай не увиливай.
Тремя днями раньше между его родителями состоялся разговор, которого он не слышал, так как в это время спал в соседней комнате, на самом краешке кровати, и ему снились разные моря-океаны и скалистые берега.
Его мать Сара сонно приподнялась на локте, дождалась, когда пролетит самолет, и сказала:
— Послушай, Ли, надо бы что-то придумать в субботу для Алекса. Вместо того чтобы он слонялся здесь день-деньской… Только не пойми меня превратно…
Она умолкла, не находя нужных слов, и тому были свои причины. Отца и сына связывала крепкая дружба, и Сара частенько ощущала себя рядом с ними третьей лишней. А теперь Алексу исполнилось двенадцать, и он все чаще слышал от матери поучения: «Вставай и иди. Иди в мир. Ты сам не заметишь, как жизнь поведет тебя за собой, затянет в свой водоворот»…
